Краем глаза Джеймс любовался длинными волосами Леоноры, тем, как блестит на солнце каждая прядь. Она улыбнулась, и на душе у него стало так тепло, что пришлось отвернуться, чтобы скрыть свои чувства.
– В Ирландии тоже есть скалы вроде этих, – заявил Джеймс, пожалуй, слишком громко. – Только они белые. Как зубной порошок. И сделаны из мела. Ты знала это? Этот мел ничем не отличается от того, которым пишут на доске в школе. У отца Макинтайра есть книга про эту страну.
Леонора, облокотившись одной рукой на траву, с широко открытыми глазами внимательно слушала его.
– Ирландию называют «Изумрудный остров», потому что там все зеленое, – продолжал Джеймс. – Трава там зеленее и ярче, чем где бы то ни было на земле. А дома белые, как меловые горы. – Он посмотрел в морскую даль. – Это должно быть очень красиво – зеленое с белым. Наверное, похоже на грибную поляну.
Оба задумались, представляя себе подобную картину.
– А еще в Ирландии множество овец. Не коричневых, как здесь, а белых и пушистых. У них там море картошки… Ее так много, что, где бы ни копнул, обязательно попадешь на картофелину. Ты, Лео, никогда в жизни не видела такой картошки, какая растет в Ирландии. Она у них чуть ли не больше моей ноги!
Джеймс выразительно похлопал себя по ступне, и глаза у девочки восхищенно вспыхнули.
– Однажды я поеду туда жить. Построю небольшой белый домик на вершине меловой горы и заведу овец, которые будут пастись на зеленых лугах. Овец будет так много, что их стада будут похожи на белые облака, плывущие по зеленому небу. Я буду стричь их сам. Я уже тренировался. Наверное, у меня и огород с картошкой будет. Должен быть. Думаю, там даже закон такой есть, чтобы все выращивали картошку.
Он прищурился, погруженный в мысли, роившиеся в голове. Леонора последовала его примеру, пытаясь увидеть представлявшиеся мальчику картины.
– А на ужин у меня каждый вечер будет жаркое, такое густое от мяса и картошки, что ложка в нем будет стоять. В углу в кухне я поставлю маслобойку и буду сбивать масло, я умею. Буду намазывать хлеб маслом не меньше дюйма толщиной и съедать его.
Он посмотрел на Леонору и опустил глаза, смущенный тем, что столько наговорил, но она улыбнулась, и все рассказанное перестало казаться таким уж странным.
– Знаешь, ты тоже можешь поехать со мной. Ты будешь прясть там шерсть. Я видел, как ты делаешь это с сестрой Маргарет. Я буду стричь овец, ты – прясть, а потом мы поедем в город, все продадим и наедимся масла до отвала.
Леонора, склонив голову, слушала его рассказ, словно то была песня. Вдалеке на церковной башне зазвонил колокол, и Джеймс снова нахмурил брови.
– Я собираюсь выбраться из этого места. – Обхватив колени, он раскачивался, глядя на воду. – Что-то здесь портит людей, делает их плохими, и я ненавижу это. Иногда у меня возникает чувство, что я тоже могу стать плохим, а я этого не хочу. – Он с отчаянием взглянул на девочку. – Я не хочу стать плохим, Лео. Ни за что!
Колокол ударил в последний раз, и звон его затих вдали. Джеймс посмотрел на Леонору сбоку и заметил, как странно солнце подсвечивает контур ее лба, носа, подбородка – от них словно исходило сияние. Он снова свесил ноги с обрыва и улегся на траву.
– Знаешь, в чем твоя проблема, Лео?
На лице ее появилась тревога.
Он засмеялся и закрыл глаза:
– Ты слишком много разговариваешь.
Через несколько дней они встретились на извилистой дорожке у церкви. Навстречу им, хохоча и взметая ногами гальку, бежали Майкл Ленгли и еще двое мальчишек. Вдруг Майкл остановился, сжал себе горло руками, как будто задыхался, и помчался дальше.
Джеймс посмотрел им вслед:
– Не обращай внимания, Лео. Просто шайка идиотов.
Обернувшись, он увидел, что она застыла, словно каменное изваяние, глядя в сторону моря. Он не сразу сообразил, в чем дело, а она уже все поняла! По телу разлился обжигающий жар. Джеймс хотел что-то сказать, но горло сжал спазм.
– Нет, Лео, – прошептал он.
Словно сорвавшись с привязи, она побежала к скалам, а мальчик почувствовал, что его ноги, ставшие вдруг тяжелыми, вязнут в трясине страха.
– Лео, нет! – отчаянно крикнул он и побежал быстрее, чтобы догнать ее.
Он нашел Леонору в единственном месте, где она сейчас могла быть, – перед пирамидой из гальки у куста диких роз. Он остановился в нескольких шагах от нее, но она не обернулась, словно снова окаменела. Джеймс тяжело дышал, сцепив зубы.
– Не смотри, Лео. Не смотри.
Когда Леонора наконец обернулась, лицо ее было бледным, губы приоткрылись, подбородок дрожал. Недоумение, ужас и горе в ее широко открытых глазах были такими глубокими, что отозвались физической болью в его груди. Джеймс шагнул вперед:
– Лео…
Но она отвернулась и убежала вдоль обрыва – он не пошел за ней. Глядя на горстку взъерошенных ветром желтых перьев, цеплявшихся за шипы розы, мальчик чувствовал, как его переполняет гнев – гнев, какого он никогда прежде не испытывал, который рвал его изнутри так, что голова кружилась от ненависти. Он развернулся и решительным шагом направился к приюту.
Глава 14
Отец Макинтайр, тяжело дыша, поднимался в гору, и сутана при каждом шаге обвивалась вокруг его ног. Вечер окрасил небо в цвет индиго. Над колокольней висел узкий и бледный серп молодого месяца, похожий на глаз ящерицы.
Нарастающий шум ветра напоминал о близости океана. Отец Макинтайр прислушался к своему тяжелому дыханию, удивляясь тому, насколько потерял форму. Его черные туфли ступали по камням, приминая росшую между ними траву. В руках он держал шерстяное одеяло. Необходимо было передохнуть, чтобы прекратилось головокружение, но священник преодолел это желание, зная, что если остановится, то потеряет контроль над собой. Он был в долгу перед этим ребенком и должен был по возможности отплатить ему.
Отец Макинтайр нашел девочку под эвкалиптом: она сидела, прислонившись к стволу и обхватив голову руками. Он остановился, чтобы немного успокоить дыхание, а потом подошел и осторожно укутал ее в одеяло.
– Все хорошо, дорогая. Я заберу тебя отсюда.
Он взял Леонору на руки и положил ее голову себе на плечо. Она была легкой как перышко.
Головокружение его все усиливалось. Когда он принес ее в церковь и усадил на стул в своем кабинете, в самой темной части неба уже появились первые звезды.
– Джеймс рассказал мне, что произошло, – негромко сказал он. – Мне очень жаль, Леонора. Дети могут быть жестокими. Очень жестокими.
Эти фразы были банальными и ничего не значили, и отец Макинтайр лихорадочно подыскивал слова, которые могли как-то утешить эту девочку.
Кончиком пальца он приподнял ее подбородок:
– Леонора?
