Слышал, что в наши дни Канзас-Сити вобрал в себя всю округу, но в те дни Лендинг, Вестпорт и Индепенденс были самостоятельными населенными пунктами, отделенными друг от друга лугами да перелесками. И я сильно удивлюсь, если сегодняшний город населяет больше людей, нежели собралось их тогда, в сорок девятом, на десятимильном пространстве от Индепенденса до реки. Их было тысячи: в палатках и под навесами, в домах и бревенчатых лачугах, под деревьями и кустами, в тавернах и лавках, в конюшнях и загонах – необъятная копошащаяся масса всех сортов и цветов кожи. В прежние годы мне доводилось видеть реку Сингапур, но это ничто по сравнению с Вестпортом и Индепенденсом. Все разделяющее их расстояние было заставлено фургонами, подводами и экипажами, превратившими размокшую от недавнего дождя землю в непролазное месиво; между ними бродили мулы, волы и лошади, аромат пота и навоза наполнял воздух, но это все не шло ни в какое сравнение с шумом.
Создавалось впечатление, что каждый второй дом в городе представляет собой кузницу, конюшню или склад: звон сотен молотов, визг пил, стук топоров, скрип колес, глухие удары перегружаемых тюков и ящиков; возницы щелкают кнутами, выкрикивая: «Дорогу, эй, дорогу!», бригадиры распоряжаются, дети плачут; голоса тысяч мужчин и женщин смешиваются воедино со всей этой ужасной какофонией, отражаясь от стен зданий и постепенно теряясь в окрестных лесах.
Смею предположить, что это показалось бы пустяком спустя год или два, когда золотая лихорадка достигла пика и половина Европы хлынула в Америку в погоне за удачей. Но было похоже, что той весной в Канзас-Сити собрались представители всех сословий Северной Америки, готовые тронуться по великому западному пути. Белые, черные и желтые рабочие, загорелые охотники и бледные клерки, честные эмигранты и искатели приключений; замученные женщины в передниках и с корзинками прицениваются к овощам, шлепая орущих детей, цепляющихся за их юбки; краснорожие торговцы в цилиндрах жуют табак, засунув большие пальцы за расшитые жилеты; солдаты в высоких сапогах и синих брюках, потягивают пивко, побросав на стол сабли; мексиканцы в серапе и сомбреро с огромными полями перегоняют караваны мулов; повсюду фермеры в соломенных шляпах; скорняки с мотками бичей на плече; бородатые пройдохи в кожаных штанах, расшитых бисером и с двухфутовыми ножами «боуи» на бедре болтают между собой на языке, в котором я с изумлением узнал шотландский гэльский; мегеры с горящими глазами выглядывают из дверных проемов своих лачуг; испанские наездники в пончо и беретах с перьями, с парой кремневых пистолетов, засунутых за пояс; группка индейцев под деревьями: лица причудливо размалеваны, за кушаками топорики, копья составлены в козлы; молчаливые равнинники в меховых шапках и отделанных бахромой куртках с бизоньими ружьями и рогами для пороха; парень из охраны дилижансов с двумя шестизарядниками в кобурах на бедре и двумя пятизарядниками на ремне, с револьверной винтовкой и тесаком, вдобавок из-за голенища торчит нож, а изо рта – зубочистка. А вот невероятно худой и древний охотник с седой бородой до пояса, облаченный в потертый костюм из замши и низкую шляпу, с «гвоздильной» винтовкой, перекинутой поперек мула, медленно едет по улице, глядя вперед неподвижным взором, словно факир в трансе, а покорная скво держится за стремя. Они медленно пробираются через толпу забулдыг, носильщиков, босоногих ребятишек, развязных, шумных и пестрых путешественников-французов, коммивояжеров, лавочников, пронырливых янки, плантаторов, жуликов, речников, трапперов, старателей и прочего честного люда, недоумевая, с какой стати занесло их в этот Вавилон? И это картина, которая предстала передо мной только за первую милю нашего пути.
Но постойте-ка: кто этот отчаянный парень с лихими баками, к которым так идет шляпа с загнутыми полями и рубаха из замши с бахромой, с новеньким патентованным кольтом, болтающимся на мужественной заднице, и в отличных сапогах, облегающих стройные голени? Может ли это быть кто-то иной, кроме как «Арапахо» Гарри, гроза прерий? Этот зоркий огненный взгляд, должно быть, становится жестким и решительным, когда Гарри слышит боевой клич или замечает вставшего на задние лапы гризли, но в данный момент, когда наш герой поторапливает пропылившихся шлюх грузиться в экипаж, взор его добр и ласков, а благородные черты озаряет снисходительная улыбка. Отметьте ту грациозность, с какой он скромно занимает место возницы рядом с разряженной в пух и прах зрелой дамой – своей тетушкой, без всякого сомнения, – мастеровито щелкнув вожжами, трогает повозку и… только что вышедшее из мастерской сооружение по оси увязает в вязком иле. Шлюхи визжат в испуге, тетушка – как, это его жена, говорите? – хватается за поручни, оправляя наряды, но наш бывалый фронтирщик, невозмутимый, за исключением пары смачных ругательств, от коих щечки его спутниц покрываются румянцем, не теряется в опасной ситуации: за пару центов ему удается нанять целую шайку бездельников, которые выталкивают экипаж на твердую почву. Дорога на запад полна испытаний, и путь до Калифорнии не близок.
Но по крайней мере, нам предстояло путешествовать не абы как. Выбравшись из толчеи, мы миновали Вестпорт и проплыли сквозь море палаток и фургонов на пути до Индепенденса. Последний оказался приятным местечком с парой шпилей и зданием муниципалитета с колокольней, составлявшей предмет бескрайней гордости горожан. Там нас встретил прославленный полковник Оуэнс – жизнерадостный старикан в клетчатых штанах, с объемистым брюшком и мудрыми глазами. Он был крупным торговцем и получил подряд на снаряжение каравана Сьюзи. Оуэнс со своими парнями препроводил нас в лавку, налил мне шерри-коблера[41] и засновал, расшаркиваясь, перед клиенткой, уверяя, что наше путешествие через прерии окажется просто приятным пикником.
– Вы убедитесь, мэм, – заявляет полковник, задрав лодыжки на стол и дымя сигарой, – все исключительно по высшему разряду. Ваше здоровье, сэр. В самом деле, мэм: шесть питтсбургских фургонов, все самые новейшие; тридцать пар добрых волов, дюжина мулов и самый первоклассный дорожный экипаж работы Хайрема Янга[42]: патентованные спицы, ручная роспись, мягкие сиденья, водонепроницаемый корпус, повышенные удобства. На самом деле, – тут он хитро подмигнул, – это не что иное, как новейший почтовый дилижанс, но Хайрем сделал для меня исключение. В самом деле – более удобного и элегантного транспорта вам и в Бостоне не найти. Разве не так, ребята?
