Ветер мчится, фью-фью!В Калифорни-йю!Говорят, там край богатый!Золота! – греби лопатой!В Сакраменто – о-оу!Теперь уж вы эту песенку вряд ли услышите, разве что на корабле, поднимающем якорь, да и сомневаюсь, что в ней прозвучит та же интонация бесшабашной надежды, которую слышал я там, у Батон-Руж. Ее и тогда приняли неоднозначно: «А не заткнулись бы вы?» – кричали желающие выспаться, на что оптимисты отвечали дружным: «Убирайтесь к чертям, хотим петь – и поем!» Потом заплакал ребенок, и певцы угомонились, ворча и пересмеиваясь. Вспоминая про тот случай, я всегда испытываю странное чувство: в ту ночь мне даже и в голову не приходило, что у меня, у Сьюзи и наших шлюх, коль уж на то пошло, есть хоть что-то общее с этой сгрудившейся на главной палубе толпой, но на самом деле, сами того не зная, мы оказались частью одной, чертовски многочисленной компании, которая в наши дни уже вошла в фольклор. Следом за нами пришли миллионы, но мы были людьми «сорок девятого года».
Впрочем, дорога в бессмертие еще терялась в расплывчатом будущем. Бросив окурок за борт, я сказал сам себе: «Мне наплевать, чего хотят остальные; я направляюсь домой. Да, дорога будет длинной, и пусть это будет „Калифорни-ийя!“ – тоже не возражаю. Если по пути получится разжиться кое-чем, особенно за счет этой жирной потаскухи, удовлетворенно посапывающей в каюте, я тоже не против – должна же она расплатиться со мной за те многочисленные экзерсисы, что я устроил – и еще, без сомнения, устрою, прежде чем наше путешествие подойдет к концу. Способы пересечь Америку встречаются и похуже». Так по наивности своей думал я. Будь у меня хоть немного здравого смысла, я последовал бы за окурком своей чируты и рискнул бы шкурой, уходя от врагов, рыскающих в поисках меня по всей долине Миссисипи.
IV
За бутылку кларета в отеле «Плантатор» в Сент-Луисе просили в том году пятнадцать долларов, а пить его было все равно что глотать воду из лужи, в которую помочились мулы – даже в Дамском клубе Лондона вино лучше. Но ничего другого пить было нельзя из опасения подцепить холеру: люди в Сент-Луисе мерли, как мухи, весь город провонял касторкой и горящим битумом; трупы валялись прямо на улицах, а единственным местом, перенаселенным более нашего «Плантатора», являлось кладбище – да и удобства для размещения там были, наверное, не хуже.
Но не только эпидемия тревожила меня: не далее как несколько недель назад весь Сент-Луис был увешан объявлениями с обещанием награды в сто долларов и подробным описанием моей персоны с примечанием, что я обладаю «благородными манерами» и говорю с «иностранным акцентом», чтоб им провалиться. Но «Королева чоктавов» не шла дальше, и нам не оставалось ничего иного, как целый день ждать парохода, который отвезет нас вверх по Миссури до Вестпорта. Пришлось мне сойти на берег, что я проделал без особого риска, прикупив за пару центов «патентованную противохолерную маску, гарантирующую полную безопасность от инфекции». Вырядившись на манер грабителя с большой дороги, я прошмыгнул в апартаменты «Плантатора».
В отеле я получил очередное доказательство твердого характера моей новоиспеченной супруги, а заодно и глубины ее кошелька. Вы не поверите: она заказала полдюжины комнат, и когда менеджер узнал, что в четырех из них размещаются двадцать черных шлюх, у него началась истерика. «Гром и молния, – орал он, – я утоплю все вокруг в крови, но не допущу, чтобы мои комнаты марали черномазые девки, и не важно как они выглядят и сколько стоят!» К несчастью для него, Сьюзи успела расселить их по комнатам и сунуть ключи в свой ридикюль прежде, чем менеджер спохватился. В нашей прихожей произошла знатная заварушка – я держался подальше от глаз, спрятавшись в спальне. Сьюзи заявила, что ее «юные леди» ни под каким видом не будут размещаться в бараках с рабами с плантаций и тому подобной швалью, не говоря уж о карантине; ей удобнее сунуть ему в карман сто долларов и забыть об этом. По мне, так пусть ночевали бы и в бараках, но это ее деньги; поупиравшись, менеджер согласился и вышел, пробурчав напоследок, чтобы «юные леди» ради репутации его отеля не покидали своих комнат.
Но учитывая шум, стоявший в перенаселенной гостинице, запах серных окуриваний и страх, что какой-нибудь остроглазый парень узнает в мистере Комбере пресловутого похитителя рабов Тома Арнольда, я испытал необыкновенное облегчение, когда следующим вечером мы погрузились на миссурийский пакетбот. Я наконец швырнул за борт осточертевшую противохолерную маску – среди пассажиров хватало рослых иностранцев с акцентами на любой вкус, как обладающих благородными манерами, так и без оных. Пароходик был много меньше и грязнее «Королевы чоктавов», и девицам пришлось ютиться в третьем классе, вместе с бродягами, чернорабочими, шулерами и прочим фронтирным сбродом. Сьюзи выбрала из этой публики четверых самых здоровых и уродливых и щедро заплатила им за то, чтобы те не давали девочек никому в обиду – и, к моему удивлению, все четыре дня до пристани Канзас-Лендинг они только этим и занимались. Первый же пьяный, попытавшийся облапать одну из шлюх, был без лишних церемоний выброшен за борт, и шулеры, похохатывая, бились об заклад, выплывет он или утонет. После этого наших магдалин оставили в покое, но все равно путешествие для них получилось не из приятных, даже под навесом, натянутым для защиты от брызг и тумана, и, сходя на берег, они представляли собой жалкую кучку растрепанных и грязных дешевых потаскух. Мы со Сьюзи разместились в тесном и душном салоне на техасской палубе, где помимо нас похрапывали еще два десятка торговцев и вдовушек, но я вовсе не сетовал на отсутствие уединения – мне требовался отдых.
