— Жалко будет пускать на мыло такую бодрую скотину.
— Это верно. Я уверен, что сделка не состоится.
— Я за седлом потом вернусь.
— Договорились.
Я направилась в лавку к китайцу, купила у него яблоко и спросила, дома ли Кочет. Ли ответил, что еще спит. Виданное ли это дело — в постели валяться до десяти утра, коли не болен, но в постели Кочет и оказался.
Я раздвинула полог, и Когбёрн шевельнулся. Он был такой тяжелый, что койка под ним прогнулась посередине почти до полу. Как в гамаке лежал. Под одеялом он был весь одет. Пестрый кот Стерлинг Прайс свернулся у него в ногах. Кочет прокашлялся, сплюнул на пол, свернул себе покурить, поджег самокрутку, а потом опять закашлялся. Попросил меня кофе ему принести, я взяла чашку, сняла «эврику»[36] с плиты и налила. Он пил, а к его усам липли бурые капельки кофе, будто роса какая-то. Дай им волю, мужчины станут жить, что твои козлы. Кочет при виде меня вроде бы ничуть не удивился, вот и я не стала навязываться, а повернулась спиною к плите и жевала себе яблоко, пока он пил.
Потом говорю:
— Вам к этой кровати побольше перекладин надо.
— Я знаю, — отвечает. — В том-то и закавыка. В ней вообще нет перекладин. Это какая-то китайская веревочная кровать, черт бы ее драл. Сжечь бы ее, что ли.
— Спине будет худо, если так спите.
— И опять права. В моем возрасте человеку нужна крепкая кровать, уж если больше ничего не остается. Как у нас там с погодой?
— Ветер резковат, — ответила я. — И на востоке небо затягивает.
— К снегу, если я что-то в этом понимаю. Луну вчера видела?
— Я бы на снег сегодня не рассчитывала.
— Куда ты подевалась, сестренка? Я все ждал, что ты вернешься, а потом бросил. Прикинул, ты домой поехала.
— Я все это время была в «Монархе». Слегла чуть ли не с крупом.
— Вот оно что? Мы с Генералом будем тебе признательны, если нас не заразишь.
— Я его уже, считайте, оборола. Только я думала, вы обо мне спрашивать будете, а то и заглянете, пока я лежу.
— Это с чего ты так решила?
— Ни с чего, да только я ж никого больше в городе не знаю.
— Видать, решила, что я тут заместо проповедника — хожу и всех больных навещаю.
— Нет, так я не думала.
— Проповедникам делать больше нечего. А у меня работа стоит. Государственным исполнителям только по гостям и ходить. А за всеми правилами Дядюшки Сэма[37] следить кто будет? Уж этому господину все ведомости исправно вести надо, а то не заплатит.
— Да, я вижу — вам было некогда.
— Видишь ты не это, а честного человека, который полночи свои ведомости заполнял. А это работка адова, и Поттера больше нет, никто не поможет. Если в школу не ходила, сестренка, в этих землях тебе туго придется. Так оно все тут устроено. Нет, сэр, такому человеку поблажки уже не выйдет. Пусть мужество из него так и прет, другие все едино им помыкать будут — хоть и задохлики, однако ж диктации писать наловчились дома.
Я говорю:
— Я в газете читала, что Уортона этого повесят.
— А что им еще остается? — сказал Кочет. — И жаль только, что раза три-четыре не вешают.
— И когда же они это совершат?
— Назначено на январь, но адвокат Гауди едет в Вашингтон — может, президент Хейз[38] смягчит приговор. У матери этого парня, у Минни Уортон, есть кой-какая недвижимость, и Гауди не успокоится, пока на всю нее лапу не наложит.
— Думаете, президент его отпустит?
— Трудно сказать. Ну что вообще президент про это дело знает? Я тебе скажу. Ни-че-го. Гауди ему зальет, что мальчишку спровоцировали, про меня наплетет всяких врак. Пулю надо было мальчишке в голову вгонять, а не в ключицу. Я же про свой заработок думал. Иногда хочешь не хочешь, а деньги мешают отличать плохое от хорошего.
Я вытащила из кармана сложенные ассигнации и показала Кочету издали.
Он воскликнул:
— Ну ей же ей! Ты погляди-ка на нее! И сколько у тебя там? Да будь у меня твои карты на руках, я б лапки не задирал.
— Вы не верили, что я вернусь, правда?
— Ну, даже не знаю. Трудновато в тебе разобраться с первого взгляда.
— Так что, вы по-прежнему готовы?
— Готов? Да я родился готовым, сестренка, и надеюсь в том же состоянии и помереть.
— Сколько вам надо, чтобы собраться?
— Собраться куда?
— На Территорию. На Индейские земли за Томом Чейни — тем, кто застрелил моего отца Фрэнка Росса перед меблированными комнатами «Монарх».
— Приподзабыл я что-то, о чем мы с тобой договаривались.
— Я предложила вам за эту работу пятьдесят долларов.
— Да, припоминаю. И что я на это сказал?
— Сказали, что ваша цена — сто.
— Точно, теперь вот вспомнил. Ну, такова она и до сих пор. Стоить будет сто долларов.
— Хорошо.
— Отсчитывай прямо тут, на столе.
— Сначала я должна понять кое-что. Мы можем на Территорию выехать сегодня?
Кочет сел на кровати.
— Погоди, — говорит. — Постой-ка. Ты никуда не едешь.
— Это входит в уговор, — отвечаю я.
— Не получится.
— Это вдруг почему? Вы меня сильно недооценили, коли думаете, будто я такая дурочка — отдам вам сотню долларов и вслед помашу. Нет, я сама прослежу за этим делом.
— Да я правомочный судебный исполнитель США.
— Для меня это пустой звук. Вон Р. Б. Хейз тоже президент США, а Тилдена, говорят, продал с потрохами.[39]
