Перед вами история Диего де ла Веги. Я расскажу вам о том, как он превратился в Зорро[1]. Теперь я смогу открыть его тайну, которую мы хранили в течение стольких лет. Я собираюсь поведать вам все без утайки, хотя бы потому, что чистый лист пугает меня сильнее, чем нагие сабли солдат Монкады. Я постараюсь опередить очернителей Зорро. Противников у нас немало, их всегда хватает у тех, кто защищает слабых и смиряет сильных. Героям, привыкшим безрассудно бросаться на врагов, пора объединиться. Поведав о приключениях Диего, я послужу идее справедливости, за которую он готов был отдать жизнь. Настоящие герои часто находят преждевременный конец, оттого их участь так привлекает фанатиков, болезненно очарованных смертью. На свете очень мало отважных людей с пылкой душой и горячей кровью. Скажем без околичностей: нет и не было никого, подобного Зорро.
Часть первая
Верхняя Калифорния, 1790-1810 гг.
Начнем с начала, с происшествия, без которого наш герой не появился бы на свет. Это случилось в Верхней Калифорнии, в миссии Сан-Габриэль, в 1790 году от Рождества Христова. Миссию возглавлял падре Мендоса, францисканец с плечами лесоруба, очень крепкий для своих сорока лет, энергичный и властный. Самым трудным для него было подражать в своем служении смирению и кротости святого Франциска Ассизского. В те времена в Калифорнии существовали двадцать три миссии, в которых подвизалось множество монахов, посланных проповедовать учение Христа среди нескольких тысяч язычников из племен шошонов, чумашей и других. Впрочем, туземцы не всегда спешили принять христианство по доброй воле. В Калифорнии не одну тысячу лет существовала развитая торговля. Местная природа благоволила к человеку, и индейцы охотно пользовались всеми ее богатствами. Придуманную чумашами систему торговли испанцы даже сравнивали с китайской. Индейцы использовали в качестве денег раковины и регулярно устраивали ярмарки, где обменивались товарами и заключали браки.
Индейцы с изумлением взирали на белых людей, поклонявшихся распятому на кресте. Они не понимали, почему нужно страдать на земле ради благоденствия в другой жизни. Большинство предпочитало игре на арфе с ангелами в христианском раю охоту на медведя в компании своих предков в краю Великого Духа. Туземцы не могли взять в толк, для чего чужестранцы ставят на земле флаг, чертят на ней воображаемые линии, провозглашают ее своей собственностью и обижаются, если кто-то ступает на нее, преследуя оленя. Идея владеть землей представлялась им столь же нелепой, как идея поделить море. Узнав, что несколько племен, возглавляемых воином с волчьей головой, подняли восстание, падре Мендоса помолился о душах жертв, но не слишком испугался за собственную жизнь, понадеявшись на заступничество святого Габриэля. В его миссии индейцам жилось хорошо, семьи туземцев не раз являлись к священнику просить о защите и находили у него приют; падре Мендосе не приходилось прибегать к помощи военных, чтобы вербовать неофитов — как называли новообращенных индейцев. Внезапное восстание, первое в Верхней Калифорнии, он связывал с бесчинствами испанской солдатни и излишней суровостью своих братьев миссионеров. Племена, разделенные на маленькие группы, имели разные обычаи и общались с помощью системы сигналов; они никогда не заключали даже торговых соглашений, не говоря уж о военных союзах. Падре Мендоса привык считать индейцев невинными агнцами Божьими, грешившими по неведению, а не из порочности; должны были существовать неоспоримые резоны, чтобы они поднялись против колонизаторов.
Миссионер без отдыха, бок о бок с индейцами, работал в полях, дубил кожи, молол маис. По вечерам, когда все остальные отдыхали, он лечил больных и раненых или вырывал страдальцам гнилые зубы. Кроме того, священник давал уроки катехизиса и арифметики, чтобы неофиты могли считать кожи, свечи и коров; он не учил туземцев ни чтению, ни письму, практически бесполезным в этой местности. По ночам падре Мендоса делал вино, вел счета, вносил записи в свои тетради или молился. На рассвете он звонил в церковный колокол, созывая своих прихожан на мессу, а после службы, во время завтрака, присматривал, чтобы никто не остался без еды. По ряду причин, и не в последнюю очередь из самонадеянности, падре был уверен, что вставшие на тропу войны племена не нападут на его миссию. Восстание продолжалось не первую неделю, и священник перестал обращать внимание на плохие новости. Он послал двух надежных людей разведать, что происходит в округе, и те, войдя в доверие к соплеменникам, разузнали подробности. Вернувшись, они поведали миссионеру, что из глубины леса появился таинственный герой, одержимый духом волка, и объединил несколько племен, чтобы изгнать испанцев с земель своих предков и, как раньше, охотиться без всяких запретов. Индейцам недоставало четкой стратегии: они просто нападали на миссии и деревни, поджигали их и уходили восвояси так же внезапно, как появились. Восставшие пополняли свои ряды за счет новообращенных, чей нрав еще не смягчило долгое служение белым. Разведчики добавили, что вождь Серый Волк непременно нападет на миссию Сан-Габриэль, и не потому, что настроен против ни в чем не повинного падре Мендосы, а лишь потому, что она лежала у них на пути. Нужно было просить о помощи. Священник написал капитану Алехандро де ла Веге, умоляя его поскорее прийти на подмогу. Падре Мендоса опасался самого худшего, ведь мятежники находились очень близко и могли напасть в любой момент, а миссия была совершенно беззащитна. Священник отправил два одинаковых послания в крепость Сан-Диего с верховыми, которые поскакали разными дорогами, чтобы хоть одно письмо достигло цели, даже если другое будет перехвачено.
Через несколько дней капитан Алехандро де ла Вега прискакал в миссию. Он спешился в патио, снял тяжелый военный мундир, платок и шляпу и сунул голову в корыто, в котором женщины полоскали белье. Его лошадь была вся в пене, потому что несколько лиг[2]несла на себе капитана со снаряжением испанского драгуна: пикой, шпагой, щитом из плотной кожи и карабином — все это не считая седла. Де ла Вега прибыл в сопровождении двух человек и нескольких лошадей, которые везли провиант. Падре Мендоса вышел к нему навстречу с распростертыми объятиями, но, увидев, что с ним приехали только двое оборванных солдат, таких же измученных, как и их лошади, не смог скрыть разочарования.
— Очень жаль, падре, но у меня нет больше солдат, кроме этих двух храбрецов. Остальным пришлось остаться в поселке Ла-Рейна-де-Лос-Анхелес, которому также угрожают мятежники, — извинился капитан, вытирая лицо рукавом рубахи.
— Господь поможет нам, если Испания не делает этого, — сквозь зубы процедил священник.
— Вы знаете, сколько индейцев должны на нас напасть?
— Очень немногие здесь умеют точно считать, капитан, но, по донесениям моих людей, их не меньше пятисот.
