Конечно, кто-то из учеников мог в очередной раз отдать дань красоте Евы. Тем не менее кое-что подсказало Джеймсу, что рисунок выполнили с натуры, судя по точности деталей. Сколько он ее знал, Ева предпочитала делать интимную стрижку в виде тонкой вертикальной полоски. Недвусмысленный признак, что художник обладал напрямую полученным знанием.
Джеймс оставил набросок лежать на столе, привалился к стене, выдохнул и скрестил руки на груди.
Чувствуя тошноту и обливаясь холодным потом, но не утрачивая власти над собой, он ждал, и каждая минута, проведенная Евой наверху, казалась вечностью.
15
Когда Ева вернулась, Джеймс с кровожадным удовольствием отметил жуткую тишину, повисшую в комнате, пока жена обозревала стол.
– Ты шарил в моих вещах? – спросила она.
Если у Джеймса и оставались какие-то сомнения насчет автора рисунка, реакция Евы поставила точку.
– Ты сама оставила сумочку открытой. Что это такое? – бесстрастно спросил Джеймс.
– Рисунок. Ты их и раньше видел.
– Ты собираешься врать даже теперь?
– С чего ты взял, что я вру?
– Потому что это нарисовано с натуры. Ева, ты думаешь, я не узнаю собственную жену?
Пауза. Она опустила голову, сгорбилась и заплакала. Джеймс по привычке почувствовал укол совести, оттого что огорчил Еву. Но тут же понял, что им манипулируют, и вспыхнул:
– Не реви! Не смей лить слезы. Ты разрушила нашу семью! И как, по-твоему, я должен себя чувствовать? Думаешь, мне приятно узнать, что ты завела роман, поболтав перед кем-то сиськами?
– Никакого романа у меня нет! – всхлипывая, произнесла Ева.
– Какое слово ты предпочитаешь?
– Я так и знала, что ты подумаешь про Финна бог весть что.
– Я думаю вполне определенно: ты с ним спишь. И как долго это продолжается?
Когда они расстались, Джеймс спросил, нет ли у нее другого, и Ева сказала: «Никого».
Она покачала головой.
– Пока мы не разошлись, между нами ничего не было.
– Да. Конечно. Ты развязалась со мной, чтобы начать с ним. Вот такая честность.
Ева энергично замотала головой:
– Нет, нет.
– Слишком грубо, да? Осквернение брака непременно должно быть с какой-то высокой духовной целью, а не просто потому, что ты связалась с другим мужчиной? Это ведь так банально. И вдобавок ты оказываешься виноватой. Упаси боже сказать какое-нибудь грубое слово, например «измена».
Джеймс перешел на крик. Ева вытирала глаза, волосы упали ей на лицо. Она не раскаивалась, просто пустила в ход свои уловки, чтобы Джеймс почувствовал себя злодеем. Но он не поддался.
– Кто такой Финн?
– Натурщик. Мы сблизились в последнее время…
– Насколько? Вот настолько? – Джеймс расставил руки. – Нет, погоди. Вот настолько.
Он сомкнул ладони.
Ева покачала головой и шмыгнула носом.
Минутку. Финн. Натурщик. Она о нем упоминала. Они познакомились на каком-то мероприятии. Он предложил попозировать ее ученикам, и Ева сказала, что это слишком дорого… Через некоторое время поползли нелепые слухи о том, как Финн приперся в школу позировать, сбросил халат и стал заигрывать со смущенными ученицами. Джеймс, помнится, спросил: «Что, голый? Вот нахал». Ева, смутившись, принялась объяснять, что все необходимые места прикрыли полотенцем, что Финн – начинающая звезда, что он заключил контракт с крупным модельным агентством…
Тут Джеймс осознал, что наглец Финн сделал большой шаг вперед, когда согласился поработать на благотворительных началах.
Ева весело гадала, кто из шестиклассниц в него влюбится. Джеймс отметил несомненно ловкий трюк: Финн сначала познакомился с Евой, ну а предложение позировать – это был жест, рассчитанный на то, чтобы впечатлить ее.
– Сколько ему лет?
– Двадцать три.
Джеймс прикрыл глаза ладонью.
– Сколько?! Ты что, теперь предпочитаешь подростков? «Гарольд и Мод»?
– Да, конечно, унижай его, шути. Что угодно, только бы не говорить как взрослые люди.
– А чего ты ожидала? Что я буду спокоен и рассудителен, когда выясню, что ты спишь с другим?
Он чуть не спросил: «Как бы ты себя почувствовала на моем месте?» – но сообразил, что окажется в неприятном положении.
Ева снисходительно покачала головой, как будто устыдиться должен был Джеймс.
И тут Лютер решил вмешаться. Этот подлый комок шерсти принялся издавать жалобные вопли у ног Евы. Она взяла кота на руки и принялась успокаивающе ворковать с таким видом, словно Джеймс разрушал счастливые семьи и разбивал кошачьи сердца.
– Я не сплю с Финном, – сказала Ева не особенно убедительно, поверх пушистого хвоста, похожего на метелку для пыли.
Джеймс недоверчиво покачал головой:
– Опусти кота.
Ева повиновалась.
– Мы иногда встречаемся за кофе. Я только один раз была у него дома. Когда позировала. Он интересуется живописью.
– Неужели?.. Ты что, хочешь убедить меня, что потом надела трусики и вы с ним просто выпили чаю? Кстати, посоветуй Финну не бросать занятий. Ты на рисунке похожа на мужика.
– Честное слово, ничего страшного я не вижу. Это британский пунктик – непременно связывать наготу с сексом.
– Финн – скандинав? Нет? Англичанин, мужчина, гетеросексуал? Так. То есть ты утверждаешь, что потом у вас ничего не было?
– Нет… ну я же сказала.
Эти колебания, с точки зрения Джеймса, были хуже откровенного признания в грехе. Ему словно нож воткнули в живот.
– Если вы с ним делали то, что не рискнули бы проделать на публике, значит, вы трахались, Ева. Прости, что я такой старомодный. Но, понимаешь ли, я твой муж, и у меня тут ужасный пунктик. – Ева молчала. – У вас это серьезно?
– Не знаю.
Джеймс схватился за голову.
– И всё ради какого-то «не знаю»? Честное слово, я бы предпочел услышать: «Да, я еще никого так не любила, мы с тобой должны расстаться».
Конечно, не предпочел бы. Джеймс представил глаза и руки Финна, а еще его губы, прикасающиеся к Еве, и с трудом удержался, чтобы не заплакать и не стукнуть кулаком по стене.
– Может быть, мы отстранились друг от друга именно потому, что ты не в состоянии понять, что никто третий не виноват?
– Ты что имеешь в виду, зараза такая?
– Может быть, я изначально привязалась к Финну именно потому, что у нас с тобой проблемы.
Джеймс сглотнул и почувствовал, что кадык превратился в комок.
