— Успокойся, милая, успокойся! Разве стала бы эта дрянь так разговаривать, если б ее не подучили? Расскажи сегодня все мужу, посмотрим, что он на это скажет. О, предки мои, да что это за дом, где дня нельзя прожить спокойно?!
Тут вдруг откуда-то явился Годадхор, который по гневному лицу Промоды, по причитаниям матери понял, что произошла ссора.
— Диди, что шлучилось? — спросил он. Но сестра не ответила.
— Что такое произошло, диди? — повторил он.
— Уходи, уходи вон отсюда! — напустилась на него сестра. — Был бы ты умнее, выпало бы разве на твою долю такое несчастье?
Ну и недогадливый Годадхор! Никак ему не понять, почему его назвали несчастным. Годадхор бессмысленно моргал глазами. Он-то твердо надеется, что счастье от него не уйдет, особенно с тех пор, как он поселился у диди, — здесь его так хорошо кормят!
Когда мать Промоды объяснила ему все по порядку, Годадхор вскипел:
— А ну-ка я пошмотрю, много ли шилы в этой ведьме!
И, взяв в руки толстую бамбуковую палку, он направился на половину Шоролы:
— Выходи, негодяйка! Пошмотрю, много ли в тебе шилы, ужнаю шейчаш, кто тебя подговаривает! — кричал он.
Ни Промода, ни мать не удерживали его. Они решили: пусть Годадхор немножко прибьет и Шему и Шоролу — умнее станут.
Шорола услышала угрозу Годадхора и хотела было закрыть дверь, но Шема остановила ее. Схватив сечку, она встала в дверях и громко крикнула:
— Где же эта бесхвостая обезьяна? Попробуй-ка подойди! Не будь я Шема, если не отрежу у тебя и уши, и нос. Так и знай, глотка воды не выпью, пока твоих ушей не отрежу!
Стоило Годадхору увидеть, как Шема размахивает сечкой, у него душа ушла в пятки:
— Ах, ты хочешь меня жарежать?! — закричал он. — Вот я побегу шейчаш в участок да приведу начальника!
— Ступай куда хочешь! Веди кого хочешь! — кричала ему вдогонку Шема.
Полицейский участок находился в той же деревне. Один из полицейских был знаком с Годадхором. Поэтому Годадхор был твердо уверен, что этот полицейский ему поможет. А когда он приведет полицейского, Шема сразу язык прикусит.
Годадхор вошел в канцелярию участка и увидел, что его знакомый что-то пишет под диктовку дароги[40].
— Гошподин дарога, о, гошподин дарога! Шема хочет отражать мне уши и нош, — обратился к начальнику Годадхор.
— Ты кто такой и Шема кто? — спросил дарога.
— Я шурин Шоши-бабу, — ответил Годадхор.
— Как зовут твоего отца?
— Эх, начальник, ничего-то ты не хочешь понять! Шема — шлужанка. Она жатеяла шо мной шшору и шобираетшя отрежать мне уши и нош.
Дарога спросил полицейского:
— Ромеш, ты его знаешь?
Ромеш потихоньку рассказал начальнику о семье, характере, знаниях и уме Годадхора. Дарога понял все и сказал:
— Хорошо. Я рассужу вас. Это же безобразие, что она хочет отрезать тебе нос и уши.
— Конечно, бежображие. Уж вы, пожалуйшта, ражберитешь.
— Да, необходимо разобраться. И вот я попрошу тебя сказать, отрезала она твои уши или только собирается отрезать? — спросил дарога.
Годадхор невольно дотронулся до ушей, а дарога, улыбаясь, добавил:
— Смотри, хорошенько проверь. Тут нужны доказательства.
— Нет, еще не отрежала, но шкажала, что отрежет.
— И ты из-за того, что какая-то женщина обещала отрезать тебе уши и нос, побежал в участок. Тебе не стыдно?
— Да ражве это женщина?! Это не женщина. Это шам дьявол в юбке. Ешли б ты видел, как она ножом грожила, ты бы тоже жбежал!
— Да неужели? — рассмеялся дарога. — Ну, тогда придется ее усмирить. Ты вот что сделай: вернись и затей с ней ссору! Пускай она сперва отрежет тебе уши, а тогда уже ее можно будет судить.
— Ешли ты можешь допуштить, чтобы мне отражали уши, чего же мне тогда жаловатшя?
— Одно-то ухо можно оставить, — согласился дарога. Годадхор понял, что дарога потешается над ним, и обиженно ответил:
— Пойду в округ! Можешь не ражбирать моего дела.
— Тем лучше, — ответил дарога. — И правда, такие дела не для нашего суда.
Годадхор направился к двери, но дарога вдруг шепнул полицейскому:
— Над этим парнем можно и позабавиться.
— Как? — заинтересовался полицейский.
— А вот как! — и дарога крикнул другому полицейскому: — А ну, Хори Шинх! Возьми этого человека под стражу! Он пришел с ложными показаниями.
Хори схватил Годадхора за руки и повел к выходу, а тот разозлился:
— Да ш кем вы шутить решили?! Я шурин Шоши-бабу, ижвештно ли тебе это? Не вждумай тащить меня в тюрьму!
— Ничего не знаю, тхакур, — ответил полицейский, — я только приказ выполняю. Лучше молчи, а то дарога прикажет надеть на тебя наручники, коли будешь шуметь.
Тут Годадхора охватил настоящий страх, и он принялся упрашивать полицейского:
— Да что я жделал?! Отпушти меня, Хори Шинх! Припадаю к твоим штопам!
— Отпустить? Не в моей это власти, — ответил полицейский.
— Ну, прошу тебя. Пожови Ромеша-бабу.
Приказав Годадхору не двигаться с места, полицейский вышел и быстро вернулся.
— Ромеш-бабу не может прийти, — сообщил он.
— Штолько я жделал для Ромеша-бабу, а он даже выйти ко мне не может, — захныкал Годадхор.
Долго еще он то упрашивал полицейского, который продолжал крепко его держать, то угрожал, пока, наконец, не расплакался.
— Ну, как? — спросил дарога, подойдя к нему. — Будешь еще давать ложные показания?
— Нет, больше не буду.
— А с женщинами ссориться?
— И ж женщинами не буду шшоритшя.
— Ну, смотри. Пока же назначаю тебе такое наказание: целуй землю на протяжении трех локтей. А потом можешь идти.
Годадхор исполнил то, к чему был приговорен, и поспешил покинуть участок.
А в это время Промода изливала мужу свои обиды. Контора в тот день закрылась раньше обычного. Когда Шошибхушон вернулся домой, он застал жену еще не остывшей от гнева и начал ее расспрашивать о происшедшем. Промода не сказала, конечно, что первая стала задевать Шоролу и Шему. По ее словам получалось, что Шема во всем виновата. Да тут еще мать Промоды, улучив удобный момент, вставила несколько словечек. Шошибхушон пришел в бешенство. Но какой вред мог причинить Шеме его гнев? Он сам быстро понял, что не может избить ее и в суд подать тоже не может. «Лучше будет промолчать», — решил он.
