Пока оба шли к выходу, она сказала:
– Дайте знать, когда я смогу напечатать ваш перевод.
– Я буду иметь в виду.
Когда он открыл дверь, она остановилась, посмотрела на него и едва заметно улыбнулась.
– Вы скажете, когда получите очередной свиток из Израиля?
– Разумеется. В ту же минуту, как получу его.
На этом они расстались. Бен закрыл за ней дверь и прислушивался, как в коридоре удаляется шум ее шагов.
Совсем не думая, что он станет делать дальше, Бен тут же решил зайти к Энджи и провести у нее ночь. Все равно сегодня больше делать нечего, да и квартира сейчас показалась какой-то холодной и пустой. Оставив немного еды для Поппеи, которая спряталась, когда пришла гостья, Бен обошел квартиру и всюду выключил свет.
Оказавшись у стола, он взглянул на него и заметил, что Джуди забыла александрийскую рукопись.
Он уже разогревал двигатель своей машины в подземном гараже, когда перед ним вдруг возник сосед, холостой музыкант, живший рядом. Тот помахал руками, затем подошел к окошку со стороны сиденья водителя.
– Привет, старик, – сказал сосед, облокотившись о машину Бена. – Как поживаешь?
– Неплохо. Тебя совсем не видно в последнее время.
– Я уезжал. Вернулся только сегодня утром. Послушай, я уже выходил из дома, как заметил тебя. И решил поймать мгновение, пока это возможно. – Он порылся в кармане куртки и вытащил небольшой листок желтой бумаги. – Сегодня вечером я нашел это в своем почтовом ящике. Почтальон ошибся. Эта штука адресована тебе.
– Вот как. – Бен взял бумагу и взглянул на нее.
– Я подумал, что это важно, – сказал сосед. – Наверно, сегодня днем почтальон принес заказное письмо, а тебя не было дома. На этой бумажке записано, что ты можешь забрать его на почте между девятью и пятью часами.
– Точно. Большое спасибо.
– Не за что. – Музыкант оторвался от машины, небрежно махнул рукой и удалился.
Бен уставился на обратный адрес, указанный на желтой бумажке.
Иерусалим.
5
Первое занятие прошло неплохо. На нем делали упражнение по криптографии.
Бен всегда получал удовольствие, расшифровывая сложные иероглифы, клинопись, и вспомнил: языки археологии всегда были его любимым предметом. Однако урок, который начался в два часа, прошел уже не так хорошо. Поскольку ему между двумя занятиями пришлось выполнять другие дела, а он боялся опоздать или пренебречь своими обязанностями профессора, ведь и так пришлось пропустить несколько уроков, Бен не успел зайти на почту за заказным пакетом. Занятие по древнееврейскому языку и ивриту продолжалось два часа, а часто затягивалось еще дольше, Бен все время следил за тем, чтобы уложиться в отведенные рамки времени.
Темой сегодняшнего занятия был язык ашкенази. Видно, все, как назло, особенно интересовались ей и старались затянуть дискуссию.
Присутствие Джуди еще больше обеспокоило Бена. Хотя та почти не смотрела на него и не говорила, он заволновался. Бен сам не знал причину своего беспокойства.
Она склонилась над бумагой и быстро конспектировала, длинные волосы закрыли лицо. Даже после вчерашнего разговора, когда оба делились мнениями о Давиде бен Ионе, она не выходила у него из головы. Он не мог забыть ее и не мог объяснить, почему так происходит.
– Доктор Мессер, вам не кажется, что возрождение иврита сыграло свою роль в упадке идиш?
Он взглянул на того, кто задал этот вопрос. Но не успел Бен ответить, как другой студент опередил его:
– Вы исходите из того, что идиш переживает упадок. Кстати, я так не думаю.
Оба студента молчали, а Бен снова погрузился в раздумья. Да, присутствие Джуди Голден почему-то действовало на него. Она прочитала слова Давида, ей было известно о свитках Магдалины. Она знала о Давиде не меньше Бена. Возможно, как раз в этом и кроется загвоздка: Джуди уже не была посторонним человеком. Она стала физическим напоминанием, возможно, даже персонификацией переживаний Бена, связанных с переводом свитков. Сейчас он смотрел на нее и воспоминания сразу нахлынули на него: ужасное преступление, совершенное Давидом, мучительная потребность исповедаться, жизненная философия отца, воплощенная в первом псалме, проклятие Моисея и тот невыносимый и бесспорный факт, что сын Давида так и не обнаружил этих свитков.
После того как Джуди вчера ушла, Бен отправился к Энджи. Они отведали экзотический ужин, смотрели фильм по кабельному телевидению, дважды предались любовным утехам, а утром не услышали будильник и проспали. Всю ночь Бен не вспоминал свитки, все его мысли заняла Энджи, и в голове не осталось места для Давида. Он спал сном праведника.
Но теперь, когда Бен знал, что еще одно письмо от Уезерби ждет его на почте и видел Джуди, склонившуюся над бумагой, он не мог вытеснить из головы мысли о Магдале, которые все время не давали ему покоя.
Он бросил взгляд на часы. Уже четыре, и все говорило о том, что занятие сильно затянется. Бен набрался терпения и выделил им пятнадцать минут, в течение которых отвечал на вопросы, писал на доске выражения на иврите и идиш, сравнивая оба языка, и хотел подвести черту.
– Думаю, мы исчерпали тему, – наконец сказал он, не обращая внимания на две поднятые руки. Было уже четверть пятого. Около двадцати минут потребуется на то, чтобы покинуть университет и добраться до почты. Если дорога будет забита транспортом, то уйдет целых полчаса. Времени оставалось в обрез, и на душе у него стало тревожно. – Если вспомните еще какие-нибудь вопросы, мы сможем вернуться к ним в пятницу.
Он наблюдал за Джуди – та продолжала писать, видимо, она с головой ушла в работу. Бена заинтересовало, чем же она так увлеклась и трудно ли ей забыть о Давиде бен Ионе, но он тут же отмахнулся от этих мыслей. Вчера вечером профессор обещал держать студентку в курсе дел относительно последующих свитков и дать ей знать, когда их пришлют. Сейчас он решил не делать этого.
Бен взял трубку, портфель и быстро покинул аудиторию. Уйти далеко он не успел: в коридоре его остановил Стен Фримен, профессор восточных философий и давний друг. Они занимались родственными науками, оба были одного возраста, и, конечно, их объединяли разные интересы. Бен несколько раз отправлялся в горы порыбачить, и Стен составлял ему компанию.
– Привет, дружище! – радостно поздоровался Фримен. – Давно не виделись! Чем ты занимаешься?
– Обычными нехорошими делами.
– Мы редко видимся. Энджи совсем не оставляет тебе времени?
– Да, конечно. Я также перевожу одну египетскую рукопись.
– Ты не шутишь? Мне хотелось бы взглянуть, на нее. – Стен умолк, ожидая, когда Бен скажет что-нибудь, но тот молчал. Стен рассмеялся и добавил: – Вижу, ты все-таки начал вести богемный образ жизни!
– Что?
