Итак, потраченная сумма не слишком беспокоила ее. Ее бросало в дрожь от мысли, что ожидает ее по дороге домой. Эта мысль не давала ей покоя весь день.
Иногда она упрекала себя за то, что так неохотно делится своим прошлым. Но она не могла забыть, как менялись лица коллег, когда они узнавали, что она сирота. Нет, они не обращались с ней как с прокаженной. Но какая жалость появлялась на их лицах, когда они ловили себя на том, что рассказывают при ней о семейном обеде на День Благодарения, Пасху или Рождество. Они приглашали ее в гости, но она отказывалась, и они смотрели на нее с еще большей жалостью. Или с облегчением, что еще хуже.
— Окей, — объявил Хэнк, проверив надежность крепления брезента, которым накрыл кузов. Он вручил продавцу чаевые, затем повернулся к Алекс. — Ну что, поехали?
Алекс молча кивнула и шагнула к кабине. Но Хэнк опередил ее и распахнул перед ней дверцу.
Она ожидала, что он сразу приступит к допросу, но Хэнк не проронил ни слова, пока они не выехали за окраину Ривертона. Алекс начала успокаиваться. Возможно, он забыл.
Плохо же она его знала.
Едва исчезли из виду последние дома, Хэнк переключился на четвертую передачу, потом расслабился и положил руку на спинку сиденья.
— Так на чем мы остановились?
— Я надеялась, ты забыл.
— Не надейся. Я просто хотел выехать на открытое шоссе.
Алекс посмотрела сквозь лобовое стекло и заговорила:
— На самом деле рассказывать почти не о чем. Я родилась в Ла-Нете, штат Алабама. Мать умерла, когда мне было восемь, а поскольку других родственников не было, меня взяли сестры из сиротского приюта Святой Марии. Когда исполнилось восемнадцать, я должна была уехать, но приют взял меня на работу поварихой. Потом приют закрыли, и мне пришлось уехать. Все. Ну как, подходит для романа?
Закончив, Алекс взглянула на него, но вместо жалости на его лице было написано лишь легкое разочарование.
— Большинство людей живет не так, как пишут об этом в романах, — проговорил он. — Но ты упустила массу деталей.
— Каких?
— Что случилось с твоим отцом?
Алекс нахмурилась в ответ. Ему нужны детали. Хорошо, пусть узнает худшее. Почему нет?
— Мой отец погиб во Вьетнаме, когда я была совсем маленькой.
— Он служил в армии?
— Да. Во время задания он наступил на мину. Думаю, даже мама не знала точно, где это произошло. Мы получили только его медальон.
Алекс почувствовала, что его рука на спинке сиденья зашевелилась, но он не убрал ее. Внезапно ей стало удивительно уютно.
— А как умерла твоя мать? — спокойно спросил он.
— Она никогда не была сильной, не такой, как твоя. Чтобы прокормить нас, она работала на текстильной фабрике в Ла-Нете. Там был профсоюз, и она неплохо зарабатывала, пока не заболела. Сначала была просто простуда, но она продолжала ходить на работу, и простуда переросла в бронхит. От него она избавиться не могла. — Грусть, которую годами сдерживала в себе Алекс, выплеснулась наружу. — Все закончилось пневмонией. Она-то и убила ее.
— А что же врачи? — спросил Хэнк.
Алекс тяжело вздохнула.
— На лечение требовалось время, а его-то и не хватило. Когда ее положили в больницу в Дотане, она была уже слишком слаба. В больнице она протянула пару недель и умерла.
— А тебя отдали в приют.
— Да.
— Там было плохо?
— Постоянно есть жидкую овсянку не приходилось. Но представь себе, на пятьдесят девочек всего три няни и шесть воспитательниц. Внимания не хватало. Возможно, будь я меньше, то приспособилась бы лучше. Я бы не вспоминала, как мама укладывала меня вечером в постель и читала книжку. И не просто книжку, а ту книжку, которую выбрала я. — Алекс вытерла слезы. — Прости. Я не хотела продолжать. И уж совсем не хотела плакать.
— Послушай, это я заставил тебя говорить. Если хочешь, можешь поплакать. Иногда это необходимо. Ты можешь всплакнуть на моем плече.
Алекс не могла удержаться, чтобы не взглянуть на ширину этого плеча. Рубаха в красно-синюю клетку, покрывавшая плечо, делала его еще шире. Она была благодарна, что он смотрит на дорогу, потому что чувствовала — в ее глазах сквозь слезы светится страсть.
— Спасибо, но со мной все в порядке.
— Ты уверена?
Она шмыгнула носом.
— Да, я уже большая девочка.
— Ага, я заметил.
Она нахмурилась, размышляя, что он хотел сказать своим таинственным заявлением.
— Мне жаль, что твоя мать умерла, — проговорил он, перестраиваясь в правый ряд. — Тебе было тяжелее, чем…
— Слушай, мне не нужна твоя жалость!
— Подожди-ка, — решительно возразил он. — Утром ты сказала, что жалеешь о смерти моей матери. Меня ты жалеешь?
Она заморгала.
— Я выразила тебе свое соболезнование, а не жалость.
— Так могу и я выразить соболезнования? Кто поймет лучше, чем человек, тоже потерявший мать?
Ей пришлось обдумать его слова.
— Хорошо, я поняла.
— Но почему ты все принимаешь в штыки?
— Потому что люди начинают обращаться со мной совсем по-другому, когда узнают о моем прошлом. Потому-то я и не люблю говорить об этом. Я просто хочу быть как все остальные. Неужели это трудно понять?
— Большинство людей хотят отличаться от остальных, чтобы не сливаться с толпой.
— Не совсем так. Они хотят прославиться тем, что создали или сказали. Но жалость никому не нужна.
Хэнк кивнул.
— Ты права. Но я не чувствую жалости к тебе. Ты выдержала удары судьбы, не стала ни наркоманкой, ни еще кем-нибудь в этом роде. Я бы сказал, ты живешь нормальной жизнью.
— Да уж, — с сарказмом проговорила она. — Расставшись с приютом, я меняю город за городом и работу за работой.
Он энергично встряхнул головой.
— Но ты же хочешь учиться у этого чудо-повара?
— Да, но лишь потому, что я работала у его свояченицы в Денвере. Он позвонил и спросил, не хочет ли кто порубить овощи в обмен на обучение. Я ухватилась за его идею.
— Именно это я и имел в виду. У тебя есть шанс. Если работа не нравится, нужно идти вперед и браться за следующую. Моим работникам я всегда это говорю. Пускай необъезженная лошадь сбросила тебя в сотый раз, встань, отряхнись и начни сначала. Черт возьми, успех во многих вещах на девяносто процентов состоит из упорства. Именно так действуешь ты, милая. Здесь нет жалости.
Задетая за живое, Алекс разглядывала Хэнка. Ее мнение об этом человеке изменилось в лучшую сторону.
Отныне еще труднее будет держаться от него подальше.
