Я про все про это знал из кино и из Интернета, но сделал такой вид, как будто знаю про заложников из личного опыта. Нас так на ОБЖ Вектор Викторович учил. Если, мол, бандиты поймают, ты сам представляйся бандитом. Или скажи, что папа бандит или вор в законе.
В криминальной среде своих не трогают.
— Я тоже головорез, — сказал я на голубом глазу. — И мама у меня головорез, и бабушка. А сестра — та вообще пол-Барнаула под каблуком держит!
Помолчали.
Головорезы сидели на ящике и грызли яблоки. Кажется, они меня теперь уважали. Нужно было как-то утвердиться в этом новом, авторитетном положении.
Сплюнув на пол, я стал небрежно двигать ящики ногами и руками. Я поставил семь ящиков один на другой, забрался наверх и уселся там в позу лотоса.
Теперь я был гораздо выше Головорезов и посматривал на них из-под потолка. Они хмурились и напряженно молчали.
— Ну? — спросил я, не зная, как быть дальше. — Кхе-кхе…
Головорезы продолжали хмуриться и молчать.
— Так Фома Фомич у вас? Или как?.. — спросил я, чтобы поскорей разделаться со всем этим.
— У нас, — хмыкнули Головорезы и посмотрели на меня нехорошо. Так нехорошо, что я на секундочку усомнился в Векторе Викторовиче. Свое ли он занимает место?
— А где именно, не подскажете? Как головорезы головорезу?
— Не подскажем, — сказали Головорезы Зайцевы и засмеялись леденящим душу смехом.
Когда они так засмеялись, я понял, что мне попались какие-то неправильные головорезы. Беспринципные. Либо Вектор Викторович был не прав.
Это был провал.
— А за выкуп? — схватился я за соломинку. — Я за Фому Фомича что хотите дам. Хотите вот… например… э-э-э… — я судорожно соображал, что у меня есть из драгоценностей. — Куртку хотите? Китайская, на синтепоне! С капюшоном!
— Ты от нас курткой не отделывайся, — обиделись Головорезы. — Мы сейчас тебе голову будем резать. Капюшон тебе за ненадобностью, ха-ха-ха! — они выхватили из кармана ножик и полезли на мои ящики.
— Стойте! Зачем вам моя голова? — закричал я. — У вас своих целых три!
— Три головы хорошо, а четыре лучше, — назидательно сказали Головорезы, пытаясь схватить меня за ногу. — А ну, слезай! Слезай сейчас же!
— Подождите! Не режьте меня! Давайте лучше… Давайте я вам лучше почитаю стихи!
— Стихи? — Зайцевы перестали лезть на ящики. — А ты хорошо читаешь? — по всему было видно, что мое предложение их заинтересовало.
— Неплохо, — скромно ответил я. — В прошлом году на краевом смотре-конкурсе художественных чтецов занял четвертое место.
— Да?
— Хорошее стихотворение, одного поэта из Ливерпуля. То есть, из Пензы.
— Ладно, валяй, — разрешили Головорезы, снова усаживаясь на яблочный ящик.
— «Никуда из Ниоткуда» называется, — я встал на ящиках в полный рост и немного задевал головой трехрожковую люстру. Но это мне было на руку.
В Никуда из Ниоткуда Не спеша не шёл Никто. Ни добра не нес, ни худа В незаштопанном пальто.
Не был он высоким, низким, Толстым не был и худым. Он не шел путем неблизким Неприветлив, нелюдим.
Не шагал он по проспекту, По тропинке не шагал, Не ходил туда, где Некто Никогда не пробегал.
В общем, врать я вам не буду, Не понять мне никогда, Как Никто из Ниоткуда Все ж добрался в Никуда.
Дочитав до конца, я схватился за рожок люстры, оттолкнулся от ящиков (они с грохотом рухнули на пол) и… взлетел!
— Лови его! Держи хулигана! — завопили Головорезы. — Утекает!
Летел я недолго.
Долетев до шифоньера, я уже собирался на него спрыгнуть и по верхам добраться до коридора, но промахнулся.
Я промахнулся и вместо того, чтобы с честью выйти из затруднительного положения, я бумкнулся лбом об лакированную дверцу, шмякнулся на пол и опять потерял сознание.
На сей раз вот так:
Глава 17
Плен (все еще квартира № 17)
Когда я очнулся, то был уже связан. Что ж, я привыкший.
Я мысленно прикинул, итак: за этот сумасшедший вечер меня связывали уже во второй раз. А сознание я теряю — в третий. Значит, если так пойдет и дальше, сознание может потеряться бесповоротно и окончательно.
И что тогда? Как же я тогда буду жить без сознания? Ну уж нет, спасибочки! Без сознания я жить не согласен. Без сознания я буду, как какой-нибудь баклажан на грядке. Тебя поливают — ты расти. Ты вырос — тебя съели. Впредь надо быть аккуратнее.
Я огляделся, но ничего не увидел. В помещении было темно.
Я попробовал пошевелиться, и у меня получилось. Головорезы недооценили меня — связали не очень крепко. Мне удалось высвободить правую руку и почесаться. У меня ужасно чесался нос.
Начесавшись, я стал прикидывать, как лучше быть. Зайцевы сказали, что Фома у них, а значит…
В уголке кто-то чихнул.
— Будьте здоровы! — сказал я автоматически.
Полутона этого чиха мне показались немного знакомыми…
— Спасибо, — поблагодарили из уголка голосом Фомы Фомича.
Я был потрясен!
— Фома Фомич? Это ты? — девчачьим от волнения голосом спросил я.
— Да, ты, — ответил Фома.
Теперь я был уверен на все сто, что это мой Фома Фомич! Мой дорогой пушистый хомяк! Это был его голос, меня не проведешь! Только чуточку охрипший — наверное, он простыл у этих дурацких Зайцевых!
— Фома, наконец-то я тебя нашел! — закричал я шепотом, порываясь встать, но упал.
