— Вот как? Томми, кажется, тоже пробовал себя в живописи? — Едва произнеся эти слова, Хилари поняла, что совершила ошибку. Она хотела отвлечь Коннера от тяжких воспоминаний, но, похоже, упоминание о брате только усилило его мрачный настрой.
— Да. Вот почему отец оставил наше дело мне. Томми был очень похож на дядю — у обоих ни капли здравого смысла. Дядя управлял компанией всего два года, но за это время едва не уничтожил ее. У него постоянно возникали какие-то безумные идеи; в результате он вкладывал деньги в убыточные предприятия, покупал за бешеные деньги никчемные владения, закладывал хорошие и в конце концов по уши увяз в долгах. Прежде чем я окончил колледж, он успел потерять почти все наши крупные комплексы, включая и Драконов Ручей. — Он в сердцах швырнул куртку на пол. — Вот это и убило отца!
Хилари покачала головой — не потому, что отрицала справедливость его слов, но потому, что хотела бы усмирить исходящую от него яростную энергию. Хотела, но не знала, как это сделать.
— Мне очень жаль, — потерянно пробормотала она.
Коннер встретил ее сочувствие сердитым взглядом.
— Не надо меня жалеть. Все это в прошлом. Сейчас важно одно: через неделю в это самое время Драконов Ручей станет моим!
Ничего себе! Выходит, смерть отца для него не важна? Взбешенная Хилари вскочила на ноги, не желая больше слышать ни слова. Подумать только, всего несколько минут назад она восхищалась красотой этого человека!
Хилари вновь вспомнила о своем иммунитете к самодовольным красавчикам. О мужчинах, подобных Коннеру Сент-Джорджу, ей известно все! Надо же, она еще боялась, что кузина заставит его жениться на себе! Такого заставишь! Скорее уж он заставит бедную девочку отказаться от прав на малыша! Марлин со своими неуклюжими хитростями — сущее дитя по сравнению с Коннером! Для него она не партнерша в жизненном танце, а — в лучшем случае — танцовщица из кордебалета. Он никогда не позволит ей поступить по-своему.
Вспомнив, как Коннер уговорил ее приехать в горы, Хилари вскипела от ярости. Похоже, она, сама того не заметив, тоже оказалась в составе его кордебалета!
Да будь он проклят, этот Коннер Сент-Джордж!
— Пойду посмотрю, как там Марлин, — резко сказала она, бросая карандаш на стол. «И избавлюсь наконец от вашего присутствия!»
— Я пойду с вами. Мне нужно позвонить доктору Притчарду.
Судя по его тону, он полагал, что доктор Притчард только этого звонка и дожидается. Этот доктор — такой же «танцор», с горечью думала Хилари, покидая кухню. Готов сделать все, что потребует от него мистер Сент-Джордж.
Но так ли это? Способен ли доктор и вправду выполнить заветные желания Коннера? Например, гарантировать, что ни с Марлин, ни с ребенком не случится ничего дурного? Нет. Коннер может контролировать свой бизнес, но никто — ни доктор, ни будущая мать, ни сам Коннер Сент-Джордж — не может указывать ребенку, каким ему быть — мальчиком или девочкой, сообразительным или тугодумом, бизнесменом или художником. Не может даже предписать, когда ему покинуть материнское чрево.
Благослови тебя Господь, малыш! Настроение Хилари немного поднялось, когда она задумалась о маленьком человечке, готовящемся к появлению на свет, — единственном персонаже в драме, который не знает и не желает знать, чего хочет от него Коннер Сент-Джордж.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В местечке Калпеппер, штат Техас, жара достигала девяноста градусов по Фаренгейту. Ветер вздымал на голых полях клубы пыли; пыль лезла в нос и в рот, толстым слоем покрывала одежду, ложилась на волосы. Коннер чувствовал, что не может оставаться здесь ни минуты.
Осмотр ранчо был еще не закончен, а Коннер уже знал, что никакие силы в мире не заставят его не то что купить — даже притвориться, что он готов тратить деньги на это убожество! Пять сотен акров пыли и сорняков, по которым таскаются потные вислозадые клячи с жирными туристами на спинах! Да он это ранчо и даром не возьмет! И никакие деловые интересы не заставят его торчать здесь и убеждать хозяев в обратном.
Гил и Джо пришли в ужас, когда за завтраком патрон объявил им о своем решении. Он же все испортит! Сегодня только воскресенье; хозяева Драконова Ручья поймут, что никакое ранчо его не интересует, и не снизят цену ни на цент!
Но Коннеру было плевать на то, что подумают хозяева Ручья.
Услышав такое заявление, Гил побледнел и застыл с вилкой у рта.
— Да, мне плевать! — твердо повторил Коннер.
Он упаковал вещи и, оставив Гила объясняться с брокерами, первым же самолетом вылетел в Северную Каролину. Ему хотелось вдохнуть полной грудью терпкий горный воздух. Хотелось увидеть, как выплывают из тумана красно-желтые склоны гор. Хотелось домой.
Может быть, в первый раз в своей расписанной по минутам жизни Коннер делал то, чего действительно хотел. И пусть это будет стоить целого состояния — неважно! Он устал от борьбы, обманов, козырей в рукаве… просто устал. От всего.
Нервы Коннера стонали от нетерпения, и ему казалось, что самолет движется слишком медленно. Он боялся опоздать, хотя сам не понимал, куда.
Было только два часа пополудни, когда Коннер вошел в дом — и замер на пороге, встреченный мертвой тишиной.
— Эй! — крикнул он, поставив чемодан на пол. Только эхо насмешливо повторило его возглас. — Кто-нибудь дома?
Никакого ответа. Ушли! Значит, все-таки опоздал! Коннер оглядел пустую переднюю, сам удивляясь глубине своего разочарования. Только сейчас он вдруг понял, как ненавистен ему пустой, молчаливый дом.
— Что ж, пусть виски составит мне компанию, — сказал Коннер, направляясь к бару и наливая себе выпить. Но спиртное показалось ему горше полыни.
Коннер сидел, мрачно уставившись в стакан, как вдруг до него донеслись переливы девичьего смеха, нежные, словно звуки флейты, тихие, словно шелест ветвей за окном. Со стаканом в руке он бросился к окну.
Никого, но в воздухе, словно осенние листья на ветру, плясали и переливались радостные звуки. В следующий миг он увидел их — обеих сестер — в ветвях огромного старика дуба. Терри карабкалась по стволу, спиной к нему; Хилари нашла себе удобную ветку и уселась, прислонившись к стволу и вытянув ноги.
Коннер едва не выронил стакан. Господи Боже, как хороша! Она звонко смеялась, закинув голову, и выглядела такой… здоровой. Глупое слово, но здесь оно подходило как нельзя лучше. От Хилари веяло чистотой, свежестью, первозданной силой и гибкостью молодости; глядя ей в лицо, можно было поклясться, что этой девушке незнакомы ни грязные мысли, ни мелкие чувства. Он прижался лбом к стеклу, словно мечтал получить от нее хоть немного этого сияющего здоровья. Но стекло неприятно холодило лоб, а Хилари можно было назвать какой угодно, только не холодной.
В следующую секунду из тени деревьев появилась Марлин с охапкой листьев в руках. Она улыбалась так широко и искренне, без тени притворства или кокетства, что Коннер с трудом узнал в ней капризную девицу, с которой привык иметь дело.
