— Это же трущоба какая-то! Мы так не договаривались!
— Заткнись, — зло сказала Люда, даже не посмотрев на девчонку. — Выбирать она еще тут мне будет…
— Сама ты заткнись, — последовал мгновенный ответ. — Еще раз гавкнешь на меня — и считай, что конец нашему уговору, поняла?!
— Ладно, не сердись, — моментально сдалась Люда. — Хорошо я тебя устрою, не бойся. Довольна будешь.
— А я не боюсь. Ты бойся, — фыркнула та.
Баба Шура, конечно, уже давно навострила глаза и уши и заметила, с какой ненавистью Люда смотрит на «деревенскую». А та, казалось, вовсе и не думала беспокоиться по этому поводу. И даже напротив: в тоне, каким она разговаривала с сестрой алкоголика Титова, чувствовалась явная насмешка:
— Ладно, хватай рюкзак и тащи, куда надо. А мне денег дай. Погуляю пока, посмотрю, что тут хорошего. Минут через пятнадцать вернусь. У меня, кстати, и сигареты кончились, заодно сбегаю.
— Какие еще деньги?!
— Такие! Ты алименты мне платить собираешься или нет?
Люда опять заметным усилием воли подавила в себе раздражение, вынула из сумки кошелек и отсчитала, как заметила баба Шура, довольно внушительную сумму.
— Тыщ десять или двенадцать, — шепнула она Люське, почему-то при этом оглядываясь. — Аккурат как мои три пенсии!
Девчонка небрежно сунула деньги в карман и, заметно вихляя задом и не оглядываясь, удалилась в сторону автобусной остановки. Люда проводила ее полными ненависти глазами, вздохнула и, подхватив небрежно брошенный прямо на землю рюкзак, зашла в подъезд.
Баба Шура, конечно, была страшно заинтригована. И сразу поняла, что второе действие этой таинственной истории будет сейчас разворачиваться в квартире номер семнадцать. А в этой квартире, как, кстати, вспомнилось, была хлипкая фанерная дверь («Так, только одно и название что дверь, а на самом деле ткни — и развалится!»), а голос у Люды, как знала соседка, был громкий, даже зычный. И поэтому, не мешкая, баба Шура воровато поднялась на третий этаж и стала подслушивать.
В своих расчетах она не ошиблась. Люда, как видно, отводила душу. Из-за двери доносился только ее голос, редких реплик Жоры, которые тот иногда вставлял в ее откровения, было не разобрать:
— …Ты мне брат или не брат?! Пойми, что другого выхода нету, просто нету! Эта дрянь способна на что угодно! Это надо же, всего за полтора месяца так парня уделать, что он вообще каким-то дурачком сделался! Ты представляешь, он ей обещал: «Женюсь!» Мой Юрка — на этой деревенской колоде! Для того ли я его растила, ночей не спала, в институт устроила, один бог знает, какой мне крови это стоило, один бог! Репетиторы да жулики из приемной комиссии все деньги из меня высосали, что я на поступление копила, я же еще и должна осталась, пришлось кредит брать! Хотели мальчика после экзаменов на юг отправить, а пришлось вот в деревню, к матери. И что бы ты думал? Познакомился там Юрка вот с этой дочкой колхозной сторожихи, чтоб ей ноги переломало, и пошла у них любовь! А девке всего пятнадцать! Что он в ней нашел, я не пойму, это же ужасно, ужасно, у нее грязь под ногтями и голову по неделям не моет! Ай, да если б это было самое страшное! Жорка, ты представляешь, она же беременная от Юрки, хотя я так думаю, это еще надо доказать, что от Юрки! И мальчик ко мне приходит: «Мама, я женюсь!» Да я чуть с ума не сошла!
Жора пробормотал что-то.
— Что ты говоришь, боже мой! Как это «пусть женится»? У мальчика первый куре, у него впереди целая жизнь, такие перспективы! И он должен взваливать на себя весь этот ужас? Конечно, мы с отцом приняли меры! Мы подняли на ноги Юркиных друзей, подруг, учителей, мы сами разговаривали с ним часами, у отца даже сердечный приступ был… Слава богу, что мальчик сдался! Он обещал нам никогда больше с ней не видеться. Но ты подумай, Жора, какова нахалка! Я приехала к ней в дом, хотела поговорить по-женски, по-человечески, предложить помощь, врача… А она заявляет — я, дескать, вашего Юрочку в два счета посажу! Я несовершеннолетняя! И зло так говорит, знаешь… глаза красные, губы дрожат. Он говорит, предатель. Он мне кольцо золотое подарил с изумрудом, обручальное. Он жениться обещал! Ах ты, я говорю, малолетняя дрянь! Такой мальчик, такой мальчик, свет в окошке… И ты думала, мы тебе его отдадим?! Не заслужила ты такого принца, говорю… так она, Жорка, в волосы мне вцепилась, представляешь?! Еле люди разняли…
Люда ненадолго замолчала — из-за двери донеслись глухие рыдания. Жора опять что-то пробормотал.
— Да нет же! Никаких «рожать», это же с самого начала было ясно! Аборт она сделала. Но при этом, Жорка, вот же сучка какая, при этом она всякими справками и свидетельствами запаслась, чтобы, значит, на Юрку… ну… чтобы на него надавить. Прямо зациклило ее на этой мысли: посажу да посажу! И самое главное, ведь она и в самом деле это может! Девка несовершеннолетняя, вся деревня знает, что Юрка с ней путался, справки с поликлиники, что она аборт сделала, есть! Это же страшно подумать, что мальчику грозило! Она и слушать ничего не хотела: я, говорит, ему поверила, а он меня обманул. Он говорил, что любит, он предатель, и не прощу я его никогда. Мне, говорит, жизни не будет, если не накажу гада. Как заведенная твердила! Ну точно — с катушек съехала! Сколько раз я к ней ездила, сколько слез пролила… Страшно вспомнить, Жорка, я же в ногах у нее валялась, то есть в буквальном смысле по полу ползала, руки целовала… Уговорила кое-как. Только эта нахалка условие мне выдвинула: в Москву ее увезти и учебу в хорошей школе оплатить, а потом институт обеспечить… Так и заявила: если Юрке вашему все условия для дальнейшей жизни, то и я ничем не хуже. Я тоже хочу в Москве жить, а не догнивать в этом углу, тем более что тут все про меня теперь знают! Ну, ты представляешь? И ведь пришлось нам согласиться, Жорка, а куда было деться-то? Увезла я ее из деревни… Денег сразу столько, сколько она запросила, у меня не было, договорились, что я каждый месяц буду платить — «алименты», как она сказала… И школу проплачу, какую она сама выберет. И жилье найду… Вот из-за этого я ее и привезла. Брат ты мне или не брат? Пусти девку пожить! Авось ненадолго, может, подберет ее кто, такие проныры везде устроится сумеют… Ну не к нам же домой ее везти, Жора!
— …
— Ох, ну спасибо тебе. Комнаты у тебя изолированные, мешать друг другу не будете. Да и ненадолго все это. Год — самое большее. Не станет же она из меня до конца жизни соки тянуть. А через год-два ее история вообще никому не будет интересна, мало ли паскудниц готовы для нормального парня ноги раздвинуть… Спасибо, брат, выручил ты, всех нас выручил. Значит, я ее приведу, и пусть живет. Только ты прописать ее не вздумай. Обойдется!
Баба Шура на цыпочках вернулась на свой сторожевой пост. А вскоре из подъезда вышла и сама Люда, красная, и, как показалось старухе, заплаканная.
— Вы тут девочку не видели? — спросила она. — В спортивном костюме. Сказала — вернусь через пятнадцать минут…
— А вот она ж. — И баба Шура указала на Лизу, которая как раз появилась между деревьями.
На этом рассказ бдительной соседки оборвался. Она поерзала на скамейке и сказала как будто извиняющимся тоном:
