— О ужас… Дитя без роду, без племени… Но где же она живет? Не может же, девочка после занятий каждый день ездить к себе в Подмосковье.
— Конечно, нет. По моей информации, она проживает у родственников.
— Вы скажете мне адрес, не правда ли? — вкрадчиво сказала Люська.
— Не вижу в этом необходимости.
— Ах, милая моя… Не вынуждайте меня идти на крайние меры, подкарауливать девочку после школы, выслеживать… Как будто вам неизвестно, на что может пойти встревоженная мать!
Женщина подумала, склонив к плечу голову с аккуратной прической.
— Ну, хорошо. Только больше я не скажу вам ничего. И к нам в лицей тоже попрошу больше не приходить.
— Обещаю!
Завуч развернулась на стуле и быстрыми движениями пальцев как бы пробежалась по компьютерной клавиатуре. Агрегат еле слышно загудел, включая мозги.
— Вот, — в последний раз щелкнула клавишами Люськина собеседница. — Записывайте. — И она продиктовала адрес.
* * *
Конечно, Люська не стала медлить и, разыскав на купленной у метро карте Москвы названный ей переулок, ринулась на поиски. На это понадобилось добрых два часа. Метро, потом маршрутка и рейсовый автобус привели ее в самый отдаленный район Чертанова. Здесь лепились одна к другой старенькие пятиэтажки-хрущовки, выкрашенные в одинаковый мышиный цвет. Нельзя сказать, что район был каким-нибудь особенно грязным или страшным, но унылое однообразие домов, не разбавленное хотя бы одной детской площадкой, невольно навевало тоску.
Дома не оказалось ни Лизы, ни родственников. Такого варианта Люська почему-то не ожидала и в растерянности шлепнулась на лавочку у подъезда.
— Ходют тут всякие, — сразу же дежурно среагировала бабка, в длинной вязаной кофте, и отодвинулась.
— Я не всякая, — обиделась Люська. — Я к Шаровым пришла. Из семнадцатой квартиры. Только их дома нет, понятно?
Этим ответом бабка осталась почему-то очень довольна:
— О, я же говорю — ходют тут всякие! — обрадовалась она возможности выпустить пар и даже вся подобралась в надежде на хорошую свару, которой можно разбавить скучное сидение на лавочке. — К каким-то Шаровым, грит, из семнадцатой… Да в семнадцатой сроду никаких Шаровых не бывало! Титовы там живут, понятно? Титовы! Как заехали в семьдесят шестом Титовы, так и сейчас Титовы. Про Шаровых она мне будет рассказывать, ага. Иди давай отсюда!
— Спокойно, бабушка, — мгновенно перестроилась Люська. — Я из органов социального обеспечения, понятно? Можно сказать, начальство! Так что вы со мной повежливее.
— Собеса? Так вы насчет пенсии пришли, что ли?
— Почти. Насчет пособия малообеспеченному ребенку, если быть точной. Девочка ведь у них живет, у Титовых? Старшеклассница?
— Это Лизка, что ли?
— Да. Елизавета Шарова.
— Тю! Так бы и сказала, что к Лизке. Лизкину-то фамилию я не знаю, это точно. Только эта, какая же она ребенок? Тоже мне нашла дите неразумное! Да она всех нас за пояс заткнет, Лизка. Такая скороспелочка — я те дам! И нахалка. Проходит мимо — хоть бы раз поздоровкалась! Зырк-зырк только зыркалами своими! Не осталось уважения к старости у нынешних! Конец света скоро, — сделала она неожиданный вывод.
— А почему эта Лиза у этих Титовых живет? У нее что, своего дома нет?
— Ага, нету. Куда там. У таких, как она, домов — как у зайца теремов.
— То есть?
— Сбежала она от родителей своих, ясно? Сбежала и к Людмилиной семье прибилась. Людмила эту девку каждую минуту с лестницы готова спустить, да еще и пинка отвесить пониже спины, да только не может. Боится ее, что сына посадит, боится.
— Какая Людмила? Титова?
— Ну.
— Та, которая живет в семнадцатой квартире?
— Да не! В семнадцатой ейный брат живет.
— Стоп! — нахмурилась Люська. — Я подозреваю, что вы мне морочите голову! Лиза-скороспелка, Татьяна, сын, брат… Знаете, что бывает, когда сбивают с толку служащего собеса при исполнении обязанностей? Отбросьте сейчас все эмоции и сконцентрируйтесь.
— Чегой-то? — струсила бабка. Она выпрямилась на лавке и машинально, не отводя взгляда от Люськи, принялась застегивать пуговицы на кофте. Выглядело это так, будто солдат поправляет форму одежды перед генералом, которого он не сразу узнал.
— Так будем говорить?
— Что знаю — расскажу, конечно. А чего не знаю, вы уж не взыщите…
* * *
Баба Шура занимала свой пост на лавочке у подъезда каждое утро и покидала его, если не считать коротких перерывов на еду, только поздно вечером. Каждый день — не считая зимних месяцев, которые отнимали возможность часами просиживать на скамейке и тем самым надолго лишали равновесия. Поэтому стоит ли удивляться, что жизнь всего двора была перед бабой Шурой, как на ладони.
— Рано меня на пенсию-то спровадили, — заметила она не без сожаления. — Я сорок пять лет вахтером отработала в Мытищинской прокуратуре. У меня глаз — алмаз, и это… аналитическое мышление почище, чем у тамошних следователей. Если б не года мои, меня б в ихние кабинеты… Я бы порядок-то быстро навела. Порядка в стране нету…
— Не отвлекайтесь, — оборвала ее Люська.
— Да, да…
Осенью прошлого года, и даже не осенью, а в конце лета, когда на верхушках растущих во дворе тополей только-только стала проступать желтизна, а по утрам на землю уже спускался холодный туман, напротив подъезда, у которого баба Шура устроила свой сторожевой пост, остановились белые «жигули»-«копейка». Эта машина бабе Шуре была хорошо знакома. Она принадлежала сестре запойного пьяницы Жоры Титова, жившего в семнадцатой квартире. Сестру звали, кажется, Людмилой, и брата она навещала крайне редко. Может быть, не чаще одного или двух раз в году.
— Приезжала она к нему, ругала ругмя, что пьет и не работает, — пояснила баба Шура. — Поорет, потом за уборку возьмется. Тряпье-шмотье, гнилью пропахшее, повыкидывает, полы помоет, иногда жратву этому алкашу сварит. И уедет. Я так думаю, что не стала бы она с ним возиться, кабы не квартира. Жорка наш квартиру свою московскую на Людкину дочку записал, ну она и старается время от времени за ради приличия, значит, заботу о брате проявить. Любви-то братской между ними никой нету, какая там любовь, когда Жорка сутками не просыхает!
…Баба Шура смотрела на остановившуюся у подъезда машину без особенного интереса, не ожидая увидеть ничего любопытного. Но она оживилась и сделала внутреннюю стойку, когда из «копейки» вышла не только Люда, но и незнакомая девушка-подросток. Девочка была одета как-то не по-московски: на ней был вытянутый спортивный костюм, стоптанные туфли, руку оттягивал защитного цвета рюкзак, который она держала за перекрученые лямки. «Никак, деревенская», — сразу решила баба Шура.
Девочка хоть и деревенская, а все же не из робкого десятка. Живыми черными глазами осмотрела дом, двор и осталась не очень довольна. Во всяком случае, когда она обратилась к Люде, в голосе сквозило совершенно явное разочарование:
