— Ты представляешь, что я могла бы сейчас сделать с тобой?
Нет, уж лучше ему этого не представлять. От женщины с больным воображением можно ожидать чего угодно…
— Например, при помощи больших ножниц… или хорошо наточенного ножа!
Ах вот оно что… Он уже не знает, как ему следует сейчас себя вести: вопить, заискивать или изображать из себя мраморную статую.
— Тебе в любом случае твои мужские причиндалы больше не понадобятся, — с кривой улыбкой на губах продолжает Лидия.
Он угадал: она чокнутая. Причем не просто чокнутая, а маньячка. Свихнувшаяся садистка.
«Черт побери, и почему я остановился на той обочине?!»
Ему становится душно — несмотря на холод и расстегнутую рубашку. Лидия прижимается к нему, и у Бенуа возникает ощущение, что она — анаконда, которая пытается задушить его. Однако она делает это как-то вяло: просто ее руки гладят его кожу. Тем не менее уже одно только ее прикосновение заставляет его страдать… А еще ему доставляют мучения садистская улыбка Лидии и огненный взгляд.
— Ну же, поднатужься, Бенуа! Ради меня!
Она требует невозможного.
— У меня уже нет сил…
— Ты меня разочаровываешь! Ты меня очень сильно разочаровываешь…
Ему хочется отпихнуть Лидию ногами или ударить ее головой. Однако это не очень-то помогло бы ему — только рассердило бы его мучительницу. Он тихонько пытается освободить свои руки от наручников — в эфемерной надежде, что они не надеты как следует. Нет, наручники прочно держатся на запястьях, а потому он прекращает робкие попытки избавиться от них и больше не шевелится.
Лидия поднимается на ноги и затем несколько секунд пристально смотрит на Бенуа.
— Я увидела то, что и ожидала увидеть, — насмешливо заявляет она. — У тебя в штанах ничего нет! Так я и думала!
Она выходит из «клетки», запирает решетчатую дверь и становится позади нее.
— Этой ночью обойдешься без спорта, Бен… У тебя не будет никакого способа борьбы с холодом!
Ей уже не видно его лица, но он все-таки удерживается от того, чтобы расплакаться.
— Мне ведь нужно наказать тебя, разве не так? Наказать за то, что ты не смог возбудиться. Даже ради меня!
Она разражается язвительным смехом, а затем — наконец-таки! — уходит. Свет в подвале гаснет.
Вот теперь Бенуа может дать волю слезам.
«Ну почему все это происходит именно со мной? Что я мог совершить, чтобы вызвать к себе такую ненависть?»
Если бы только ему удалось это понять! Понять, почему он оказался здесь…
Лидия, похоже, хочет за что-то отомстить. Отомстить именно ему, Бенуа.
Однако непонятно, собирается ли она просто поиздеваться над ним или же и в самом деле готова убить его…
Бенуа, опустив голову на колени, начинает плакать.
Он плачет в знак траура по своей предыдущей жизни, к которой, возможно, ему уже никогда не вернуться. А может, и в знак траура по себе самому.
6
Пятница, 17 декабря
Бенуа, чтобы хоть как-то взбодриться, мысленно представляет себе, что солнце вот-вот выйдет из-за горизонта и что скоро наступит утро.
Он теперь толком не знает, что для него лучше: пытаться бороться за свою жизнь или сдаться и умереть.
Нет, сдаваться нельзя. Нужно бороться за свою жизнь. Он ведь хочет жить. Очень хочет.
Он хочет увидеть Гаэль, Жереми, своих родителей. Увидеть солнце, яркий дневной свет.
Вынырнуть из омута на поверхность.
Снова стать майором Бенуа Лораном, которого уважают подчиненные, которого любит верная жена и который вызывает восторг у своих любовниц.
Его вдруг отвлекают от подобных размышлений судороги, охватившие его тело с головы до ног. Его желудок сводит от голода.
Впрочем, он к этому, похоже, успел привыкнуть.
Время от времени, под давлением все нарастающей усталости, Бенуа впадает в дрему. Бороться с холодом и голодом — дело очень даже утомительное.
И вдруг он просыпается оттого, что стало светло.
Нет, утро еще не наступило. Просто Лидия включила свет.
Женщина здесь, она стоит перед ним внутри «клетки». На ней толстый свитер, спортивные штаны, из кроссовок выглядывают шерстяные носки.
— Тебе холодно, Бен?
— Да, мне холодно…
Он действительно так продрог, что у него начали стучать зубы.
Лидия садится на Бенуа — точно так же, как вчера вечером. Она обхватывает руками его шею, а коленями — бедра.
Ее тепло на этот раз действует на него успокаивающе. Хотя ему и страшно.
— Мне так одиноко…
Главное — постараться не оттолкнуть ее от себя, чтобы она не разозлилась.
— Мне тоже…
Бенуа наконец-таки перестает дрожать от холода. Он согрелся от тепла женского тела, от прижатого к его лицу ее лица. И вдруг он чувствует, что она обмякла.
Бенуа догадывается, что она уснула.
Непонятно только, почему это произошло.
Когда он просыпается и открывает глаза, она все еще спит.
Ему уже не холодно, но по-прежнему ужасно хочется есть.
Он с удовольствием укусил бы ее за щеку, а еще лучше — вонзился бы зубами ей в шею, чтобы загрызть и съесть эту ненормальную.
Но он пока не превратился в животное, и гены цивилизованного человека по-прежнему заставляют его вести себя цивилизованно.
«Что я, черт побери, здесь делаю? Зачем я сижу и смотрю, как эта мегера спит, прижавшись ко мне?.. А может, это все мне только кажется? Может, это просто кошмарный сон?..»
Лидия наконец-таки просыпается и с удивлением обнаруживает, что сидит, прижавшись к Бенуа. Она, похоже, даже раздосадована этим своим проявлением слабости. Бенуа, подумав, что она может захотеть сорвать на нем зло, пытается не дать бомбе взорваться.
— Ты очень красивая — даже когда спишь…
Ей явно нравится этот комплимент. Ее черты смягчаются. Она ласково касается появившейся на щеках Бенуа щетины.
— Жаль… — бормочет Лидия. — Жаль, что ты — мой враг…
— Я вовсе не враг тебе, Лидия! Мы ведь с тобой почти не знакомы…
— Ошибаешься. Ты снишься мне каждую ночь уже давным-давно… С того самого момента, как ты сломал мою жизнь.
Глаза Бенуа расширяются от удивления. Он ничего не понимает.
— Да, жаль… — продолжает она. — Жаль, потому что, как мне кажется, мы с тобой могли бы понравиться друг другу. Если бы ты не был таким гнусным мерзавцем!..
