Книга "Варяг" не сдается - Владимир Шеменев

– Имение нужно было тебе, а не мне. Тебя всегда тешила мысль, что ты теперь настоящий барин, а не выскочка.

– Не говори так со мной.

– И ты будь любезен изменить тон.

– Как считаю нужным, так и буду говорить.

– Знаешь, Арсений, чем мне нравится твой новый друг – господин Курино?

Слизнев весь напрягся и подался ей навстречу. Курино был его тайной, которую он тщательно оберегал. То, что она упомянула имя японского атташе, очень не понравилось Арсению и в какой-то степени даже насторожило. Мало ли, что у нее на уме. Донесет в жандармерию – и доказывай потом, что ты не верблюд. Зубы непроизвольно скрипнули, и он со злостью выдавил из себя:

– Чем?

– Он умеет находить нужные слова. Однажды он сказал: «Когда стрела не попадает в цель, стреляющий должен винить себя, а не другого».

– Пошла вон отсюда.

– Ты этого хочешь?

Это было пределом его терпения, и он сорвался на крик:

– Да!!!

Катя молча встала и вышла из гостиной. Без нее все вокруг как-то враз поблекло и осиротело. Комната стала терять цвет, краски размылись. Серость и уныние, словно паутиной, опутали Слизнева и стол, за которым он восседал.

Арсений Павлович отложил вилку и, сорвав салфетку с груди, швырнул ее на стол. Посидел минут пять и с ревом поддал стол. Столешница взлетела вверх, осыпая пол битой посудой и разбросанной по гостиной едой.

– Зина!

На его крик с первого этажа прибежала перепуганная Зинаида Каплан – новенькая горничная, принятая им пару недель назад.

– Слушаю вас, Арсений Павлович.

– Убери здесь все. Я поужинаю в ресторане.

Зинаида тут же склонилась к полу и стала собирать в ведерко из-под шампанского битое стекло. Слизнев не мог оторвать взора от ее ягодиц, ямочки которых проступали через обтягивающее платье.

– И оденься, как положено барышне. Поедешь со мной.

* * *

В конце декабря Екатерина Андреевна Слизнева, постучав ногами по торчащему из земли скребку, сбила с ботиков снег и, толкнув стеклянную дверь, вошла в ломбардную лавку братьев Рабиновичей.

В помещении было тепло, пахло старьем, машинным маслом и мышами. Катя подошла к стойке и положила муфту и сумочку на столешницу.

– Добрый день!

– Здравствуйте, милая барышня.

У окна сидел старый еврей, который, повесив очки на нос, читал «Закон Моисея». В тот самый момент, когда она зашла в лавку, он опустил в стакан с водой палец, собираясь через пару секунд перевернуть страницу.

– Одну долю секунды я отниму у вас. Только вложу закладку, чтобы не забыть, где старый еврей покинул Моисея, – он сунул соломинку между страниц, закрыл фолиант и, отложив книгу, подошел к стойке.

Катя протянула кольцо.

– О боже! – Из его чахлой груди вырвались и стон, и восторг одновременно. – Я не встречал такой красоты с тех пор, как покинул Одессу. Только там я видел камень весом в пятьдесят восемь карат, но его чистота внушала мне сомнения.

Он вынул из ящика лупу и долго рассматривал бриллиант, наслаждаясь игрой света на его идеально отшлифованных гранях. Наконец он положил кольцо на стол и прикрыл его замшевой салфеткой.

– Я приношу свои извинения, милая барышня. Вы не помните старого Мойшу, но я помню вас. Ваш муж владеет доходным домом возле лесной биржи. И когда у нашей семьи кончились деньги, он выгнал нас, а был февраль. Почти как сейчас, но на два месяца позже. И вы же, Екатерина Андреевна, позволили нам перебраться во флигель. Там было тесно, но там была печка. И все выжили, слава богу, и никто не замерз. Мойша не хапуга, и он хочет знать, зачем вы продаете семейную реликвию. Если у вас кончились деньги, я дам вам взаймы, и вы отдадите, когда сможете сделать это.

– Я должна уехать в Порт-Артур.

– Умоляю вас, зачем ехать на край света, чтобы увидеть море? Поезжайте лучше в Крым.

– Я врач, а там не хватает докторов.

– У меня старший сын врач. Лично у меня не хватило бы духу отправиться так далеко, – старый еврей повернул ключик в замке и открыл кассу. – Я дам вам хорошую цену. Такую цену, что у вас еще останутся деньги, чтобы обустроить свой быт и выпить за здоровье старого Мойши.

Рабинович сунул палец в стакан и стал отсчитывать купюры…

Получив деньги, Катя вышла из ломбарда и, поманив рукой ямщика, села в расписные сани. Бородатый мужик, больше похожий на разбойника, лихо гикнул, и через полчаса она уже стояла в теплом просторном зале Николаевского вокзала, покупая билет на Транссибирский экспресс, уходящий через два часа с первого пути.

В ожидании, когда объявят посадку, она прошла в зал, поставила чемоданчик на пол и села в плетеное кресло.

Дома, на столе в гостиной, она оставила письмо для мужа.

«Арсений Павлович, хочу сообщить вам, что наши отношения в последнее время приняли весьма неприятную форму общения, которую я ни в коей мере не приемлю. Я не собираюсь жить с человеком, не только не любящим меня, но и ведущим себя самым вызывающим образом. И я не желаю, чтобы со мной обращались, словно со скотиной. А посему хочу сообщить, что ваши придирки и оскорбления довели меня до желания покончить жизнь самоубийством. Но, учитывая, что сия мера есть величайший грех, я нахожу в себе силы сообщить вам, что уезжаю. Не ищите меня. Прошу дать мне развод, и давайте покончим с нашим прошлым.

Катерина».

Письмо, полное боли и страданий, вымученное бессонными ночами и залитое слезами. Слезами женщины, которая считала, что все эти годы была счастлива в браке, что она любит своего мужа, а муж любит ее. Время показало, что все это было иллюзией. Не было любви, не было счастья.

Она не знала, где искать Алексея, как его искать и вообще точно ли он в Порт-Артуре или еще где-то. Она не знала, как будет жить, где будет жить, но она твердо решила: домой на Васильевский остров она уже никогда не вернется.