Пете опять ужасно захотелось пить, и он опять не мог разжать губ, и встать, и сказать что-то.
«Что я делаю! – вспотела вдруг Вика. – Ведь такими вещами шутят только последние сволочи! Я и есть последняя сволочь, да?»
Вика присела на корточки рядом с диваном и взяла в руки Петину ладонь.
– Але, мужик! Ты чего? Все норм, не раскисай! Смотри на мир позитивно! Смотри, как тебе повезло. У тебя же отличные родители, лучшие в мире. И дед был гений. И ты сам красавец. И квартира вон какая, это еще не считая московской. Один рояль чего стоит! Да мне б такой рояль, я б…
– Я не умею играть на рояле. – Петя собрался с силами, встал.
Океан под ногами был теперь больше похож на зыбучие пески, чем на океан. Идти надо было осторожно.
– Но я нашел твои ноты, – добавил он, привыкая к песку. – Пока ты кофе варила.
– Да? – обрадовалась Вика. – Это здорово!
Петя, по колено увязая в паласе, подошел к необитаемому острову и достал из него подзорную трубу.
– Они! – обрадовалась Вика, вытягивая листы.
– Забирай с упаковкой! – махнул рукой Петя.
«Не хватало еще, чтобы она их вытащила и начала опять играть!» – подумал он.
Петя не отреагировал.
«Наверное, мне лучше уйти сейчас, – решила Виктория. – У него такой убитый вид. Зачем я… Жалко же… Хотя… А не жалко! А пусть! Пусть и пусть! Пусть помучается!.. А может, я и не наврала, – он ведь сам мне когда-то сказал, что у него нет мамы…»
– Давай.
Вика тенью выскользнула из квартиры.
6. Как Петя ел блин
Отец вернулся, когда уже совсем стемнело. Петя мок в ванне, когда папа наконец ввалился в дом. Мок он уже второй час, наверное. Или третий. В его голове играли в бешеные догонялки две короткие мысли: «я – гений» и «я – приемыш».
– Сова, вылезай, Пух пришел! – постучался отец.
– Угу!
– Ты ел?
Пауза, потом неуверенное:
– Угу.
Отец заглянул в холодильник с нетронутыми йогуртами и творожками, бросил взгляд на мойку и сушилку:
– Ничего ты не ел весь день! Кофе себе два раза варил – и все. Небось чипсы свои обожаемые лопал.
– Не лопал. – Петя вылез из ванны розовый, распаренный. – Тебя ждал.
Папа поглядел на него, головой покачал:
– Скелетина типичная, одна штука. Ты ванну сообразил помыть, прежде чем в ней сауну устраивать?
– Сообразил, сообразил.
Не сообразил, разумеется. И никакой не скелетина, нормальный стройный парень. «Изящный», как однажды выдала Ксюша. Не всем же быть качками и спортсменами! И ел он сегодня аж два раза: утром с отцом и потом два творожка, йогурт и печеньки.
– А у меня зарядка средь бела дня сдохла, я тебе не мог позвонить, – извинился папа.
«Ну и хорошо, что не мог!» – подумал Петя. Больше в его голове совсем никаких мыслей не было, ни о гении, ни о приемыше.
Поминки устраивали в кафе. Людей рассчитали плохо, пришло меньше, чем ожидалось. В храме народу было – не пройти, а после кладбища у каждого нашелся благовидный предлог. За стол сели человек двадцать, а то и того меньше. Так что гора еды осталась. Сын усопшего, то есть отец Пети, собирать со стола не стал, неприлично. Но его троюродная сестра Катя забрать закуску зазорным не посчитала.
– Сегодня я заезжал к Катерине, и вот он результат! – Отец вывалил на стол красную рыбу, колбасу, листья салата, маслины…
Петя покосился на этот натюрморт не первой свежести и ничего не сказал.
– Ноу комментс, ясно! – кивнул отец. – Ты уж извини, но у меня нет ни сил, ни желания готовить. Так что давай сегодня с тобой так, по-холостяцки.
Петя согласно кивнул и подцепил вилкой ветчину цвета Викиных джинсов: розово-оранжевую, пятнами. Выглядела она совершенно неаппетитно. Даже антиаппетитно, можно сказать. Пока сын изучал строение ветчины, папа налил кипятка в первые попавшиеся чашки, опустил в них по пакетику.
– Там заваренный есть, – подсказал Петя. – С бергамотом.
– Да? Ладно, поздняк метаться.
За столом отец вел себя необычно: отправлял в рот все вперемешку, молчал, смотрел в одну точку. Потом налил в стакан водки, отрезал хлеба и так же молча ушел в комнату. Напиться он, что ли, собирается? Тогда трети стакана мало будет… Петя вернул пятнистую ветчину на блюдо и прошел за отцом в большую комнату.
Стакан с водкой, прикрытый хлебом, стоял перед траурным портретом деда. Хлеб доходил деду ровно до носа: на, портрет, нюхай! Пете стало неприятно от этой мысли, он отвел глаза в сторону.
– Это так принято, русская традиция, – пояснил отец. – Насчет других стран не знаю.
– А еще какие есть поминальные традиции? – спросил Петя, просто чтобы что-нибудь спросить. – Русские, в смысле…
– Еще блины поминальные, кутья… Ты блины вчера ел?
– Не.
– Съешь один. Там в отдельном пакете, на кухне, несколько штук осталось.
Петя пошел за блином. В пакете осталось не несколько, а ровно один – тощий, маленький, сложенный вчетверо и слипшийся от меда. Что с тобой сделало время, блин Филимон… Петя переложил его на блюдце и вернулся в гостиную.
Папа сидел все так же, уставившись на портрет. Петя отрезал вилкой кусочек вязкой слоистой массы и отправил в рот.
– Па, а у тебя какая группа крови?
– Первая, а что?
– Да так, ничего. А у деда какая была?
– Тоже первая. Какая теперь разница… Петя хотел спросить, почему у него тогда не первая, но тут же сообразил, что еще есть мама, и лучше сейчас этот вопрос отложить, потом между делом выяснить у мамы.
– Ну почему, какая разница… Разница есть все-таки. Говорят, гениальность по наследству передается, с группой крови.
– Ерунда. Кто тебе это сказал?
– В Инете.
– Мало ли глупостей пишут. Если бы гениальность передавалась по наследству, то у всех великих людей дети тоже были бы великими. Но это же не так!
– А Кюри?
– Ирен? Это исключение. Вторая дочь Мари и Пьера, Ева, была самая обычная.
Петя кивнул, отрезал еще кусочек блина.
– У нас в роду в любом случае никаких гениев не было. Хотя довольно известные в определенных кругах предки были. Ну, ты знаешь!
