– Воды-то не было, – сказал Кокалду. – Но содержалось кое-что похуже.
– Что, что хуже воды содержалось у тебя в желудке? – тревожно спросили все.
– В желудке у меня содержался желудочный сок! – печально сказал сын кондитера. – А это для пультика верная смерть! Потому что никакая аппаратура не переносит желудочного сока. Пультик потом, сколько его ни лечили, то есть ни чинили, так и не заработал.
Повисла ещё более тягостная пауза.
– Раз уж в животе Кокалду аппаратик не выдержал, то что уж говорить про акулье брюхо… – молвил Боббенпик.
– Видно, суждено нам помереть посреди бескрайнего океана… – сказал Зинзан.
– Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, – мрачно произнёс Подполтиньо и стукнул палкой по пальме. Его папа был судья. Но не на поле, где судьи в чёрных трусах и майках бегают со свистком, а в суде, где судьи в мантиях стучат деревянными молотками по столу. Поэтому Подполтиньо так и сказал, так и стукнул.
Футболисты заплакали. Даже по мужественной щеке тренера прокатилась скупая спортивная слеза. Миссис Бетси заиграла щемящий мотив. Шиллинг повалился на денежное одеяло и затрясся в рыданиях. И только Ваня с Маней о чём-то тихо переговаривались.
– О чём вы шепчетесь, дети? – грустно спросил их тренер.
– Папа говорил, господин Ван дер Пер, – сказал Ваня, – что наш пультик новейшей конструкции и воды не боится. Так что мы все вернёмся домой.
– Ура! Ура! – закричали все. – Мы вернёмся!!!
Счастье опять повернулось к островитянам лицом.
– А о чём же вы тогда спорите? – удивился Кумамбер.
– Ваня хочет взять акулу с собой, чтобы всем похвалиться, – сказала Маня. – А я против!
– Почему? – спросил Гандикап.
– Потому что мама испугается! – сказала Маня. – И вообще, она противная, эта акула.
– Да уж, маму пугать не следует, – вздохнул Донбалес. – Мои мама с папой работали в цирке дрессировщиками. И часто брали меня с собой на работу. Я помогал им ухаживать за тиграми и львами. Однажды, когда мы все вместе прибирались в клетках, маму позвала подруга, акробатка, показать новый номер. Только мама ушла, как папу вызвал директор цирка, чтобы вручить премию за хорошую работу. Когда мама вернулась, она спросила: «А где папа?» Я решил пошутить и сказал, что папу съели тигры.
– Ну ты даёшь! – сказал Кокалду.
– Да уж… Мама упала в обморок. Вызвали «скорую помощь». Врач дал понюхать маме нашатырный спирт. Она открыла глаза и тут увидела, что подходит папа. Тогда она снова упала в обморок.
– А что было потом? – спросил Доль-Пьерро.
– Что, что… Папа надрал мне уши, а маме целый год снились кошмары, что львы и тигры съедают то меня, то папу.
– Бедная мама! – воскликнул Мушинас.
– А ещё мама сказала, что я буду кем угодно, только не дрессировщиком. Пусть хоть даже футболистом, сказала мама. Вот я и стал футболистом, – закончил Донбалес.
– Грустная история, – сказали все. – Никогда нельзя пугать маму.
– А я её потом в музей отдам, – сказал Ваня.
– Кого, маму?! – изумился Донбалес.
– Зачем маму, – сказал Ваня. – Мама мне самому нужна. Акулу подарю.
– Такую акулу никакой музей не возьмёт, – сказал Боббенпик.
– Почему? – спросил Ваня.
– Потому что наш Шиллинг у неё полбока отгрыз, – пояснил Боббенпик. – Неполноценный экземпляр.
– Я неполноценный?! – возмутился Шиллинг.
– Да не вы, а акула. Кому она нужна, обгрызенная.
Восьмой номер знал, что говорил. Как-никак он провёл в музее всё своё детство.
– А вот в одном музее стоит дама. Бока у неё хорошие, целые, и всё остальное хорошее, зато совсем без рук, тоже, наверное, кто-то отгрыз, – сказал О'Хара. – Как же её взяли? Тоже ведь неполноценная.
– Не может быть! – воскликнули все.
– Честное слово, по телевизору показывали, – сказал О'Хара.
– Да, есть такая скульптура, Венера Милосская называется. У неё действительно отсутствуют руки. Но она эталон женской красоты, вот её и взяли, – пояснил Боббенпик.
– И ещё ей две тысячи лет, – сказал Ваня.
– И стоит она в Лувре, это такой музей в Париже, – добавила Маня.
– Тогда понятно, – сказали все. – Но куда же руки-то подевались?
– Статуя была спрятана под землёй на острове Милос. И на неё случайно наткнулись французские матросы. Сначала они полюбовались на эту Венеру, а потом стали спорить, кто первый нашёл, потом стали толкаться, потом драться, а потом нечаянно задели статую, та упала, руки у неё и отбились, – сказал Боббенпик.
Ваня с Маней посмотрели друг на друга и опустили от стыда глаза. Ведь они в своё время точно так же сломали свой старенький телевизор, как и те невоспитанные французские моряки две тысячи лет тому назад.
– Надо было ей новые руки приделать, пластмассовые, – сказал Зинзан. Его папа работал на фабрике пластмассовых игрушек, и Зинзан мог с закрытыми глазами разобрать и собрать любой трансформер, не говоря уже о кукле.
– А ещё можно было бы сделать, чтобы у неё открывались и закрывались глаза, – предложил Кокалду.
– И чтобы эта Венера говорила «мама»! – добавил Луппард.
– Ни в коем случае! – возразил Боббенпик. – Никакие переделки не разрешаются!
– Не пугай ты, Вань, свою маму! Ну её, эту акулу! – сказал Донбалес. – Вон Шиллинг её уже пополам перегрыз. Возьми лучше удочку с крючком и поплавком.
– Ладно, – сказал Ваня, – согласен.
– Что ж, друзья, садик закрывается, то есть хотел я сказать, время собираться домой, – поправился тренер. – Готовимся к перемещению.
– Да, надо поспешить, а то на пультике горит красная лампочка, а это значит, что батарейки садятся, – сказал Ваня.
– Нарисуем магический телевизионный круг, – сказала Маня.
Брат с сестрой камушком на песке очертили большую окружность, чтобы в неё могли поместиться все.
Футболисты принесли и поставили в круг пианино миссис Бетси вместе с табуреточкой. Тетрадь с нотами старушка держала в руках. Затем спортсмены вытащили из автобуса и разложили в магическом пространстве свои замечательные награды. Заодно прихватили и кулинарную картину. Ваня взял удочку с крючком, а Маня красивую морскую раковину. Шиллинг протиснулся со своим мешком в самый центр и, накрывшись денежным одеялом, уселся на него.
– Ну что, я нажимаю? – спросил Ваня.
– Простимся, друзья мои, с островом! Скажем ему до свидания! – торжественно произнесла миссис Бетси.
