Пусть дополнит сам командарм-5.
Леонид Александрович Говоров: «Мы понимали: каждый шаг нашего отступления приближает врага к Москве. Однако пришлось пережить еще более черные дни в начале декабря. Тут противник предпринял обходной маневр. Это было на втором этапе генерального наступления немцев на Москву. Противник пытался осуществить план двойных клещей. Сил он бросил значительно меньше, и наши дивизии легко справились с поставленными перед нами оборонительными задачами. Главное наступление противник предпринял на правом фланге, на Звенигородском направлении, на правом берегу Москвы-реки, на фронте в 40 километров. А на этом участке стояла одна наша дивизия, спешно сформированная. Этот период немецкого наступления был наиболее тяжелым для частей, прикрывавших Звенигородское направление. Но к этому времени наши части приобрели хорошее качество — упругость. Мы не отдали врагу Звенигород. За него велись тяжелые бои. Но противник проник восточнее Звенигорода почти до Павловской Слободы.
Соседняя с нами 16-я армия Рокоссовского оставила Волоколамск, Истру. В 5-й армии создалось такое положение: левое крыло армии под Кубинкой занимало вытянутое положение, а правый фланг был восточнее Звенигорода. У нас не было резервов. Мы ловили случайные команды, батальоны, которые разместили на правом фланге по берегу Москвы-реки. Одновременно с этими тяжелыми событиями на нашем левом фланге немцы совершили прорыв под Наро-Фоминском, на правом фланге нашего соседа — 33-й армии. Бросившись в этот прорыв, немцы дошли до Голицыно.
Положение 5-й армии еще более ухудшилось. Главные силы армии (32, 82, 50-я дивизии) находились под Кубинкой, правый фланг — восточнее Звенигорода, левый — под Голицыно.
Мы приняли решительные меры для того, чтобы подготовить дивизии, прикрывающие автомагистраль Минск — Москва, для борьбы в любых условиях. Военный совет принял решение—дальше отхода быть не может. Все было сосредоточено на наиболее угрожаемом левом фланге армии, где противник пытался занять Голицыно и тем самым выйти на тылы армии. Это привело бы к катастрофическому положению. В тылу нашей армии не было никакой обороны, строились Уры [укрепленные районы]. К месту прорыва была брошена 20-я танковая бригада. Очень быстро из Москвы было направлено несколько лыжных батальонов и танков. У деревни Акулово прорвавшаяся группировка противника была разгромлена 32-й Краснознаменной стрелковой дивизией полковника В.И. Полосухина. Совместными усилиями с 33-й армией положение было восстановлено, но не без трудностей.
Немного собравшись с силами, мы предприняли небольшое контрнаступление восточнее Звенигорода.
Нам удалось приостановить наступление противника и ликвидировать его крайний прорыв — в районе деревни Маслово, недалеко от Одинцово и Успенского. Этим днем отступательные бои 5-й армии на можайском направлении закончились. Противник потерпел поражение сначала под деревней Маслово, затем под Павловской Слободой.
С первого на второе декабря была очень беспокойная ночь, когда наступление противника достигло крайнего предела. Как раз звонил Н.А. Булганин: “Пустите или не пустите к нам противника, нам уходить уже некуда”.
Мы с членами Военного совета собрались и выехали в войска»{51}.
Дополним сами воспоминания Говорова и Рокоссовского.
Действительно, 1 декабря части вермахта рискнули на последнюю попытку наступления на наро-фоминском направлении, с целью разгрома 33-й армии, выхода на трассу Минск — Москва и просачивания в тыл 5-й армии. Немецкое командование рассчитывало расчленить центральный участок Западного фронта и двигаться на Москву вдоль минского шоссе. На избранном противником оперативном участке советские войска были вытянуты «стрункой», поскольку тяжелые бои на северо-западном направлении вынуждали перебрасывать туда силы со спокойных участков 5-й, 33-й и 16-й армий.
Как считают военные историки, «по случайному совпадению противник предпринял эту последнюю свою попытку прорваться к Москве, теперь уже на центральном участке Западного фронта, именно в тот момент, когда и командующий его войсками генерал армии Г. К. Жуков и командарм-5 генерал-лейтенант артиллерии Л.А. Говоров по приказанию И.В. Сталина вынуждены были покинуть свои командные пункты для поездки в 16-ю армию генерал-лейтенанта К. К. Рокоссовского. Выше уже говорилось о роли, которая была определена Говорову в этой поездке. Сам он воспринял поручение без восторга: не в его характере было выступать в роли ментора, поучающего коллег, да еще в такое неподходящее для разъездов время.
Вот почему, как вспоминает Г. К. Жуков, Леонид Александрович, несмотря на всю свою щепетильность в отношении распоряжений вышестоящих начальников, в данном случае пытался оспаривать это распоряжение.
Он вполне резонно пытался доказать, что не видит надобности в такой поездке: в 16-й армии есть свой начальник артиллерии генерал-майор артиллерии В.И. Казаков[36], да и сам командующий знает, что и как нужно делать, зачем же ему, Говорову, в такое горячее время бросать свою армию. Чтобы не вести дальнейших прений по этому вопросу, мне пришлось разъяснить генералу, что таков приказ И.В. Сталина.
Конечно, если бы Сталин знал, что немецко-фашистское командование нанесет 1 декабря свой удар в центре фронта, он и сам бы, вероятно, не настаивал на этой поездке. Но, так или иначе, наступление врага на наро-фоминском направлении произошло в отсутствие Жукова и Говорова, что, несомненно, еще более усугубило нервозность в наших штабах. Оба генерала, узнав о происшедших во время их отсутствия событиях, спешно возвратились к пунктам управления подчиненными войсками»{52}.
Итак, оставив штаб 16-й армии, Говоров прибывает на свой командный пункт. Ему докладывают: обстановка очень сложная. Немецкое командование бросило на прорыв все, что смогло собрать, — сто танков, которые, выстроившись «ромбом», проутюжили нашу оборону (стык 33-й и 5-й армий) и, увлекая за собой пехоту, ринулись к населенному пункту Акулово, откуда открывался прямой путь на шоссе Минск — Москва. Угроза выхода частей вермахта в тыл левому флангу, а затем и всей 5-й армии из гипотетической трансформировалась во вполне реальную.
