По верхушкам деревьев прошелестел ветер, будто кто-то невидимый прочёл над нами заупокойную молитву. Раздался протяжный вой. Сильный, протяжный вой… Когда до стаи осталось около двадцати шагов, мы двинулись им навстречу, но не успели сделать и нескольких, как из зарослей показалась рысь…
Священник, увидевший этого зверя, замер на месте, а позади раздался невольный возглас Ирэн де Фуа. Зверь медленно, словно плыл над землёй, вышел на поляну и вдруг запрыгнул на валун, оказавшись между нами и волчьей стаей. Он повернул голову и посмотрел на меня, словно хотел подбодрить перед схваткой. Я не выдержал и засмеялся! Засмеялся, не обращая внимания на изумлённое лицо отца Даниэля, который, видимо, решил, что я сошел с ума от страха.
Оборотень был ранен – на боку и лапах была видна кровь. Он неторопливо её слизнул, а затем потянулся и выгнулся, словно огромный домашний кот. Выпустил когти, повернул голову в сторону волчьей стаи и зарычал… Время остановилось. Пусть это и невозможно, но последующие события вызывали странное чувство безвременья, словно мы оказались в некоем зачарованном месте, вне мира Господня […]
* * *
…[кли]нок разрубил гниющую плоть, а я, не обращая внимания на предсмертный хрип, уже рубил следующего волка, прыгнувшего на спину Даниэлю. Мой меч распорол брюхо, обнажая гнилую требуху этого создания. Прыжок был прерван, и волк, не успев вцепиться в священника, завизжал и рухнул! Святой отец извернулся, крутанул в руке меч и пригвоздил тварь к земле. Не в силах сдержаться, этот слуга Господа зарычал, как дикий зверь, словно познал упоение, знакомое каждому воину. Происходящее сливалось в бесконечную череду ударов, свиста клинков, хрипов издыхающей нечисти и вкуса крови. Казалось, ещё немного, и я сам зарычу, шалея от непонятной силы, которая переполняла моё тело. Удар! Ещё один разрубленный на части зверь! Удар дагой, и тварь захлёбывается кровью. Мелькающие тени, приторный запах крови и ярость! Безудержная ярость, заставляющая нас убивать […]
…[обо]ротень оказался в самом центре стаи. Будь я проклят, но он уничтожал этих тварей с такой яростью, что человеческий взгляд не мог уследить за мощными бросками и ударами! Лапы раздирали плоть и крушили черепа. Один из волков, которому рысь перебила хребет, пытался отползти в сторону, но следующий удар размозжил ему голову, оставив лишь вязкую, окровавленную кашу […]
…[тяж]ело дыша, священник вытер окровавленное лицо. Сутана была изорвана и покрыта тёмными пятнами. Безумный взгляд, дрожащие от усталости руки – это отпечаталось в моей памяти с такой силой, что сейчас, записывая эти строки, ясно вижу финал той смертельной схватки.
Я повернулся, высматривая нового врага, но был поражён невиданной тишиной, которая снизошла на эту грешную землю. Не было криков, лязганья клыков и стонов. Не было безумной круговерти, которую иной летописец назвал бы «смертельным танцем». Связанный мной дворянин попал под чей-то случайный удар и сдох.
Среди волчьих туш стоял оборотень. Он обвёл тяжёлым взглядом поляну и оскалился, когда священник, пусть и покачиваясь от слабости, обратил на него взор и поднял клинок.
– Остановитесь, святой отец! – крикнул я и едва не поперхнулся своим криком.
– Этот зверь обуян нечи…
– Плевать! Не будьте глупцом, кои платят злом за добро! Не смейте!
– Иначе?!
– Иначе… Иначе я буду вынужден убить вас.
Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга. Не знаю, что Даниэль увидел в моих глазах, но он отступил, устало махнув рукой. Священник отошёл в сторону и опустился на землю.
– Знайте, сын мой, что…
– Плевать! – перебил я и усмехнулся, вспомнив слова Гая Григориуса. – Запишите на мой счёт, потом сочтёмся.
Священник повернул голову и посмотрел на зверя, который уходил прочь. Рысь шла медленно, припадая на израненные лапы. Я хотел пойти следом, дабы помочь, но оборотень, словно почувствовав мой душевный порыв, мотнул головой и скрылся.
Оглянувшись, увидел, как исчезают тела этих адских созданий. Разрубленные на части туши загорались неким дьявольским огнём, а затем становились прозрачными и медленно пропадали, оставляя пятна почерневшей земли. Я был бы рад, окажись это кошмарным сном, но увы – это было ужасной реальностью.
Что было потом? Признаться, это как-то выпало из моей памяти. Помню испуганное лицо графини, которая нашла в себе силы и оказала нам помощь. Она, как и положено доброй христианке, омыла и перевязала раны. Слава Богу, что её пасынок Теодоро де Фуа лишился чувств ещё в самом начале схватки и был избавлен от кровавого зрелища.
Как бы ужасно это ни выглядело, но ночевать пришлось здесь – в гроте. Развели костёр, дабы обогреться и набраться сил перед дорогой. Отец Даниэль читал молитвы, успокаивал женщин и маленького Теодоро, а я сидел и смотрел на огонь. Искры возносились в небо, словно бессмертные души всех тех, кто нашёл свою смерть на этом пути.
Когда женщины уснули – хоть и неправильно называть сном это тревожное, прерываемое стонами забытьё, мы со святым отцом остались у костра. Я смотрел, как он очищает клинок от чёрной, запекшейся крови, и удивлялся. Никогда не думал, что увижу священника, который так печётся о смертоносном оружии.
– Этот меч мне передал его преподобие, – почувствовав мой взгляд, сказал священник.
– Разве положено служителям церкви прибегать к насилию?
– Иногда, сын мой, это единственное средство, чтобы защитить невинных от происков и посягательств Нечистого. Молитва, возносимая Господу нашему, обладает должной силой, но молитва и добрый клинок более действенны.
– Я ещё многого не знаю…
– Вы ещё слишком молоды.
– Это пройдёт. Со временем.
– Сын мой, откуда здесь взялся оборотень? – неожиданно спросил Даниэль Сагальский. Он произнёс это таким спокойным тоном, словно мы беседовали о жеребцах или охотничьих псах.
– Оборотень? – изобразив удивление, спросил я. – По-моему, это была большая рысь.
– Величиной с телёнка? – недоверчиво хмыкнул он. – Как бы не так!
– Знаете, отче, в местах, откуда я родом, такие рыси не редкость. Отец рассказывал, что…
– Вы лжёте, Жак де Тресс.
– Осторожнее с вашими домыслами, святой отец! Как бы не пришлось потом извиняться.
– Хорошо, мы ещё поговорим. Чуть позже.
– Как вам будет угодно! – Я скрестил руки на груди и попытался устроиться поудобнее, дабы немного вздремнуть. – Доброй ночи, святой отец. Разбудите, когда решите отдохнуть. Чуть позже…
Медленно наступал рассвет. Темнота растворялась, оставляя взамен серые, предательские тени, кои были похожи на древних чудовищ, описанных в бестиариях Святого Трибунала. Утомлённый священник спал. Он совершенно по-детски подложил ладони под голову, а его лицо разгладилось, став наивным и очень добрым. Не будь я свидетелем вчерашней драки, никогда бы не подумал, что этот человек способен убивать нежить с такой безжалостной яростью.
