Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
О МОЕЙ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ЭТИКЕ
Где же были мы, его подчиненные, посмеивающиеся и горюющие одновременно? Почему никто из нас не доложил в Центр о нетерпимой ситуации? Боялись? Едва ли. Всякого рода жалобы на коллег и начальников неписаным обычаем не одобрялись. Если ты можешь сам поправить дело, не привлекая внимания вышестоящих, действуй! Не можешь — не жалуйся, не «капай». Официально эта традиция именовалась «чувством ложного товарищества», и при разборе разного рода неприятностей эти слова звучали нередко. Найти меру здесь трудно. В нашей среде не место жалобщикам, кляузникам, доносчикам, но сколько раз приходилось убеждаться, что снисходительное отношение к проступкам коллег, их замалчивание ведет к самым тяжелым последствиям. Где же выход? Думаю, дело в разведке должно быть поставлено так, чтобы подчиненные безусловно доверяли своим начальникам, а начальники ни при каких обстоятельствах не использовали ставшее им известным во зло подчиненному, чтобы они доброжелательно и по-товарищески относились к каждому своему сотруднику. Добиться этого трудно, знаю по личному опыту. Может быть, кто-то назовет такую точку зрения утопической. Но стремиться к такой постановке дела необходимо. Если бы время от времени такая обстановка в коллективах разведчиков не возникала, не было бы, думается, сильных резидентур.
В конце 1966 года произошло событие, нарушившее привычное течение жизни.
На меня вышел ответственный сотрудник местной контрразведки некто г-н Икбаль (имя изменено. — Здесь и далее примеч. авт.) и представил весьма убедительные доказательства того, что ему известно о моей действительной служебной принадлежности. Сработали защитные механизмы, я с ходу стал было опровергать его и готовился дать отпор предложению о сотрудничестве, которое, казалось мне, неизбежно в этой ситуации последует. К моему удивлению и огромному облегчению, Икбаль не стал предпринимать попыток припереть меня к стене и сразу перешел к делу. Он сказал, что пакистанским спецслужбам известно о моей работе по американским представителям в Пакистане. Деятельность американцев, их вмешательство во внутренние дела страны беспокоят государственное руководство. Ему, Икбалю, поручено через меня выяснить, готова ли советская разведка пойти на установление негласного контакта с пакистанскими спецслужбами с целью обмена информацией по американцам.
Все мы, рядовые сотрудники, были готовы к возможной провокации. Именно так, рефлекторно, воспринималось любое неожиданное действие любого иностранца. Подобная автоматическая реакция действительно во многих случаях предупреждала серьезные неприятности, но зачастую не позволяла использовать представившуюся интересную возможность. Я был типичным рядовым сотрудником, поэтому, вновь отвергнув утверждение о своей принадлежности к КГБ, сказал, что знаю человека в посольстве, которому предложение Икбаля может показаться интересным. Мне приятно вспомнить этого коллегу, его ум и тактичность. Договорились встретиться в условленном месте через несколько дней и расстались.
Шифрованная связь с Москвой к тому времени была налажена, и я подробнейшим образом доложил в Центр о беседе.
В Центре тоже работали типичные рядовые руководители, мыслившие точно такими же штампами, что и я. В многостраничной телеграмме педантично разбиралась вся ситуация, выстраивались версии, делался, разумеется, вывод о возможности провокации, но вывод неокончательный. Центру, как и мне, предложение Икбаля казалось заманчивым, но боязнь попасть в ловушку мешала действовать решительно. Указания о моей линии поведения были расплывчатыми, обставлены массой невнятных оговорок, но разрешение на продолжение встреч дано. Одновременно мне предписывали прекратить оперативную деятельность и бдительно контролировать обстановку вокруг себя.
Последнее решение было полностью оправданным. Если есть конкретные признаки того, что контрразведка вплотную заинтересовалась разведчиком, он не имеет права рисковать безопасностью источников, обострять ситуацию. Что же касается сути дела и позиции Центра, то в ней не было ничего неожиданного — инструкции составлялись так, чтобы в случае неудачи вина ни в коем случае не пала на их авторов. В дальнейшем я решительно воевал с этой манерой. Люди, работающие в поле, должны твердо знать, что Центр полностью их поддерживает и готов нести ответственность при любом повороте событий. Доверие — это единственная основа, на которой может действовать разведывательная служба. Подчиненный должен безусловно доверять своему начальнику, а для этого начальник должен быть компетентен, доброжелателен и не бояться ответственности за свои решения. Впрочем, об этом уже шла речь выше.
Я встретился еще несколько раз с Икбалем, мы начинали нащупывать почву для взаимопонимания, но дальше дело не пошло. Он дал знать, что дальнейшие встречи невозможны, не разъясняя причин.
Часть пакистанского руководства в то время стала заметно тяготиться характером отношений, сложившихся с США. Айюб-хан искал пути к проведению более независимой политики и имел основания считать, что американцы поддерживают его противников. Негласная помощь советской стороны в этой обстановке могла бы быть полезной. Мне неизвестно, какие обстоятельства помешали дальнейшему развитию моих связей с г-ном Икбалем.
Я продолжал официальные занятия, выполнял поручения посла, бывал по разного рода делам в местных учреждениях, ходил по книжным магазинам и до сих пор с удовольствием вспоминаю прекрасный подбор книг в «Лондон бук» на центральной площади Равалпинди. Однако настоящая работа прервалась, мои источники были законсервированы и, видимо, недоумевали по этому поводу. Меня самого тяготила и беспокоила неопределенность положения, и я был готов к тому, что либо Центр, либо пакистанские власти потребуют моего выезда из страны.
Время, однако, шло, ничего подозрительного не происходило, и постепенно через несколько месяцев работа возобновилась.
О МОЕЙ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ЭТИКЕ
Соприкосновение с контрразведкой заставило заново взглянуть на самого себя. Видимо, в чем-то я стал проявлять беспечность, слишком полагаться на свою удачу, пренебрегать жесткими требованиями конспирации. Размышления по этому поводу привели к другой опасности — я стал робеть. При выходах на встречи с источниками, а они проводились, как правило, поздно вечером или на рассвете, я стал замечать слишком много подозрительного. Остается одна-две минуты до контакта, и вдруг слишком медленно проехала какая-то машина или показался прохожий там, где, кажется, некуда идти пешком. Решение целиком принадлежит тебе. Ты можешь отказаться от операции, и это будет совершенно правильно. Но если ты начинаешь страдать мнительностью, пугаться каждого куста и поддаешься своей слабости, ты пропал, тебе надо менять профессию.
Профессия мне нравилась, менять ее ни в коем случае не хотелось, и приходилось ломать себя.
ИЗ ТЕТРАДИ ВОСПОМИНАНИЙ
Я расстался с Исламабадом в июне 1968 года и вновь побывал там лишь через 10 лет.
2 марта 1978 года я летел из Исламабада в Карачи. Огромный самолет ДС-10 заполнен пассажирами, стюардессы готовятся разносить чай. За окном белесые облачка. Самолет, видимо, подлетает к Лахору, как вдруг в кабине раздается громкий крик. Кричит молодой человек в белой пенджабской рубашке, вставший со своего места в том же ряду, где сижу я. Сквозь гул различаю слова. Молодой человек требует развернуть самолет в сторону Индии, иначе «никто не останется в живых». В руках у него граната, плотно прижатая к животу, палец — в кольце. Угонщик продолжает что-то выкрикивать и направляется вперед, к пилотской кабине. В это время сзади на него набрасывается кто-то, оба они падают в проход между креслами, и раздается негромкий взрыв. Кабина заполняется дымом, поднимается невообразимый гвалт, несут что-то залитое кровью, а самолет разворачивается в сторону Исламабада. Угонщик получил тяжелые ранения. Убит один пассажир. Храбрец, столь безрассудно сваливший угонщика (граната была самодельной и маломощной), на следующий же день получает денежную награду от президента.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
