Потом она уложила спать Юрочку, но генерал ситуацией не воспользовался, ее атаковать не стал – в чем никогда себе, появляясь дома, прежде не отказывал – особенно в первый день после поездки. Напротив, все сидел на кухне, курил невпродых и выпивал, в одно лицо, огненную воду. Галя пошла в спальню и легла в одиночестве – точнее, рядом с мирно сопящим Юрочкой.
А среди ночи ее что-то прямо как толкнуло. Она вскочила, накинула на ночнушку халатик и вышла на кухню. Генерал сидел, как был, в майке и форменных брюках, за столом и что-то быстро писал своей самопиской. Галя не любила заглядывать в чужие письма, но тут помимо воли углядела. В шапке значилось: «В Президиум ЦК КПСС», а ниже: «Заявление» и: «Я, такой-то, признаю себя виновным в том, что…» – дальше прочитать не удалось, Провотворов, вот старая сталинская школа, перевернул листок.
Но не это поразило Галю – в конце концов, заявление, даже в адрес ЦК, это просто слова, а другое: лежащий на кухонном столе пистолет. А рядом – бутылка водки, почти опустевшая. И пустой стакан. И – вид генерала: да, от него распространялся крепкий алкогольный дух, но, несмотря на это, он не производил впечатления пьяного, ослабевшего, растекшегося. Напротив – невзирая на затуманенный взгляд, Иван Петрович был полон решимости. И вот это пугало больше всего: решимости – к чему? Учитывая лежащий на столе пистолет?
Галя тоже умела быть твердой и поэтому спросила:
– Иван, что случилось?
– Я не могу тебе рассказать, – отвечал генерал и сделал выразительный взгляд наверх: мол, тут и стены имеют уши. Учитывая именование их местожительства: Дом правительства – его жильцов и его расположение – самый близкий к Кремлю жилой дом! – предосторожность была не лишней.
Галя упредила рассказ и, основываясь на увиденном, ответила Провотворову не менее жестко:
– Что бы ни случилось, это не стоит твоей жизни. Подумай обо мне. Что станет со мной? С маленьким Юриком? Нас просто вышвырнут отсюда. Мы с тобой даже не расписаны. Не надо, Иван. И потом, перед кем ты собрался каяться? – Провотворов дернулся. Галя поняла, что попала в точку, и решила додавить, зная взгляды генерала: он ведь нынешний президиум ЦК, а особенно ничтожного Хруща (как он его называл), ни в грош не ставил. – Я бы поняла, перед Иосифом Виссарионовичем. А перед этими, нынешними?! – Ее сожитель был закоренелый сталинист, и сколько бы Хрущев ни поливал своего прежнего хозяина, взгляды генерала оставались прежними: Сталин – великий вождь и полководец, превративший лапотную Россию в передовую державу. А теперешние руководители – просто безответственные болтуны, проматывающие огромное наследство былого политического гения.
– Тсс-сс, – остановил ее генерал, – не надо вслух.
– Да наплевать, – выкрикнула Галя. – Пусть слушают. Что они сделают? Ведь они, теперешние, даже наказать никого не умеют как следует.
Эта реплика также произносилась в основном, чтобы потрафить возлюбленному, и своей цели она достигла: Провотворову понравилось.
– Пойдем, расскажешь мне, в чем там дело. – И она увлекла Ивана Петровича за собой. Для надежности сняла со стены телефон, положила его на пол и прикрыла сверху подушкой. Генерал, в какой-то момент ставший податливым, словно сыночек Юрочка, дал привести себя в ванную комнату. До эпохи водяных счетчиков оставалось еще полвека, и Галя, не жалея воды, открыла оба крана, в раковине и в ванне. – Так тебя никто не услышит, – удовлетворенно резюмировала она. – Расскажи лучше мне, чем перед этим кукурузником каяться. – И последняя реплика также понравилась генералу.
– Большущая неприятность, – выдохнул он. – Юра Самый Первый чуть не убился.
– Живой?
– Да, слава богу, жив. Но покалечился сильно. Все лицо разбил.
– А при чем тут ты? – жестко спросила молодая женщина.
– Как при чем? Я к ним приставлен был…
– Приставлен? – расхохоталась она. – Да ведь они не дети!
– И все равно, понимаешь, я за них отвечаю. Хрущ хотел Юру рядом с собой на открытии двадцать второго съезда посадить. Съезд завтра начинается – а Юра в больнице, вряд ли даже к последним заседаниям оклемается. Пластическую операцию будут делать.
– Ты себя слышишь? – набросилась на генерала молодая женщина. – Съезд, рядом с собой посадить хотел, Юра лицо разбил… И ты – ты, боевой генерал! – ради такой дряни и ерунды хотел себя жизни лишить?! Да ты в своем уме?! Подумаешь, Никите не потрафил! Да наплевать на этого кукурузника! – Речи Гали явно звучали для Провотворова как сладчайшая музыка, она это видела. – А Юру – да, жалко. Но так ведь он живой! А что там случилось, расскажи? – Теперь, когда острота момента, как она видела, сгладилась, Гале, как всякой женщине, захотелось узнать подробности – тем паче что касались они самого популярного на тот день человека на планете.
– Парни наши, Юра и Гера, – начал генерал, – испытание медными трубами в основном выдержали. Особенно это Юры касается. Со всеми спокоен, ровен, улыбчив. Что с британской королевой, что с министрами или членами ЦК, или простыми рабочими. Но они, конечно, что Гера, что Юра, от всяких визитов устали и теперь, на своей земле, в строго охраняемом санатории, решили маленько расслабиться. Тем более – отдыхали с женами. Но и тут им, конечно, покоя не дали. Местное крымское начальство все время их донимало, возили на всякие встречи, в массандровские погреба, на приемы в обком партии, на корабли Черноморского флота. Ну, и Юра с Герой все время немного подшофе были. Однажды удрали, поехали на катере кататься, опаснейшие финты откалывали. А в тот день опять ездили с крымским начальством видаться – тем ведь лестно, что они с космонавтами на дружеской ноге. Юру маленько подпоили, он, когда в санаторий вернулись, пошел в номер к себе, лег. Мы внизу, в столовой, сидим, в карты играем. Жена его, Валентина, тут. Потом Юра Самый Первый спускается. «Давайте танцевать», – говорит. Начал пластинки менять. Потом: «Нет, – говорит, – с вами скучно. Я пошел к себе». Вскорости и жена его удалилась. А потом вдруг: шум, грохот, крики. Валентина орет: «Помогите ему! Он умирает! Умирает!» Я бросился на крик. Смотрю в окно: внизу, под высоким балконом, валяется Юра и весь заливается кровью. Мы помогли ему, перевязали, срочно послали за врачом. Наконец, тот дал диагноз: сотрясение мозга, глубокая рваная рана на лбу, над бровью. Но жить, слава богу, будет. Я начал разбирательство. Оказалось, что, когда Юра пошел к себе в номер, увидел в коридоре медсестру, хорошенькую, молоденькую. Она рассказала: он ее в чей-то пустой номер затащил, стал целовать. Дверь на защелку закрыл. Тут стук в дверь. Стучится Валентина, Юрина жена. «Открой, – кричит через дверь, – я знаю, что ты там».
– Водевиль какой-то, – не удержавшись, прокомментировала Галя.
– Да, водевиль! – с горечью воскликнул генерал. – Взрослые вроде люди, всемирно известные, а ведут себя, как мальчишки! Как лейтенанты в дальнем гарнизоне!
– А кто они? – пожала плечами молодая женщина. – По сути, такими офицериками и остались, несмотря на все ордена. Ну, а что было дальше?
