В другом произведении Платона, уже не раз упоминавшемся диалоге «Пир», собеседники ведут разговор о любви и ее боге-покровителе Эроте. Кстати, именно во время этого разговора «комик» Аристофан рассказывает вроде бы забавную, но в то же время трогательную легенду об Андрогинах – существах, которыми раньше были люди и которых боги, опасаясь их силы и заносчивости, разрезали каждого пополам. С тех пор и ходим мы по земле, как грустно замечает «комик», разыскивая свои половинки, а находим их очень редко.
Но Сократ (или Платон) Эрота понимает иначе. По его словам, это вовсе не Бог, а связь между Богом и людьми. А любовь, которой он покровительствует, или, наоборот, служит, – это любовь к вечному обладанию благом, то есть к бессмертию. Эрот по-своему философ, который любит самое прекрасное благо на свете – мудрость. Кажется, что от этих рассуждений всего один шаг до известной христианской максимы «Бог есть любовь». Но это кажется нам, сегодняшним людям, а человечеству потребовалось проделать долгий, почти пятисотлетний путь, чтобы преодолеть это расстояние. И первый шаг сделал, конечно, Сократ.
Тело и душа
Человеческое тело легко разрушить. Но исчезает ли душа вместе с ним? Сократ был уверен в обратном. Более того, он не сомневался, что душа – не порождение тела, а возникла намного раньше. Доказательство он приводит на первый взгляд странное и запутанное, но если немного подумать и разобраться, то по-своему логичное[15]. Когда человек исследует какое-то мнение и пытается установить его ложность или истинность, он далеко не всегда может прибегнуть к эмпирическому опыту. И даже когда может, вероятность ошибки все равно остается, потому что учесть все случайности, которые влияют на результат эксперимента, невозможно. Приходится прибегать к законам логики. Но законы логики, так же как аксиомы евклидовой геометрии, базируются не на эксперименте. Это истины, не требующие доказательств. Параллельные прямые не пересекаются. Нельзя одновременно существовать и не существовать, быть и живым, и мертвым. Это каждому из нас очевидно, а почему? Любой разумный человек изначально обладает этими знаниями. А уже из них вытекают все остальные. Следовательно, по мнению Сократа, есть знания, не зависящие от нашей материальной природы, а изначально содержащиеся исключительно в нашей душе. Получается, что душа не равна материальному телу, а следовательно, и не зависит от него. И когда мы, пользуясь законами логики, исследуем какой-то вопрос, мы всего лишь припоминаем то, что знали прежде.
Перед смертью Сократ, утешая учеников, рассказывает им о том, что ждет добродетельные души после смерти: они отправляются в лучший мир, где будут общаться с богами и душами других достойных людей. Местоположение лучшего мира Сократ определяет неясно: из его слов можно догадаться, что он где-то здесь же, на Земле, но в то же время в неких «выемках» нашей планеты, человечеству неизвестных. Однако между той выемкой, в которой живет человеческий род, и теми, где обитают души и другие существа, есть тайные проходы, которые в телесном виде человек не может преодолеть, потому что они заполнены кипящей лавой, льдом или еще чем-нибудь, губительным для тела, но безопасным для добродетельной души.
И здесь опять вспоминаются слова Евангелия от Иоанна (Ин. 14:2): «В доме Отца Моего обителей много», – которые не только любители эзотерики, но и вполне серьезные современные физики истолковывают как утверждение о существовании иных измерений, которые непроницаемы для нашей нынешней физической природы, но могут быть преодолены с помощью пока еще неведомых нам энергий.
Не только судьи, но и друзья, и ученики не были готовы понять Сократа. Им казалось, что красивые рассуждения о смерти и загробном существовании души – одно, а реальная смерть Учителя – совсем другое. Но для Сократа философия была не игрой, как для его предшественников-софистов, а главным смыслом жизни. И он готов был полностью заплатить за свои слова.
Когда позже, уже перед самой казнью, его старинный друг Критон заплакал оттого, что так и не смог уговорить философа бежать, «он тихо засмеялся и, обернувшись к нам, продолжал: – Никак мне, друзья, не убедить Критона, что я – это только тот Сократ, который сейчас беседует с вами и пока еще распоряжается каждым своим словом. Он воображает, будто я – это тот, кого он вскорости увидит мертвым, и вот спрашивает, как меня хоронить! А весь этот длинный разговор о том, что, выпив яду, я уже с вами не останусь, но отойду в счастливые края блаженных, кажется ему пустыми словами, которыми я хотел утешить вас, а заодно и себя»[16].
Неведомый Господь
Но как познать истинные цели Божества и не ослепнуть во время этих попыток? Сократ никого ничему не учил, он просто задавал вопросы. Если его собеседники были людьми честными и неглупыми, они пытались найти ответы и чаще всего не находили. А если находили, то ответы были обычно «отрицательными».
Вспомним еще раз софистов и их софизмы, доказывающие отсутствие абсолютной истины. Один из самых знаменитых сформулирован примерно так: если существует всемогущий Господь, в состоянии ли он совершить что-либо, ограничивающее его всемогущество? Этот софизм куда серьезнее того, который о рогах, и того, который о денежных расчетах между Протагором и его учеником, и того, что о лжецах-критянах. В нем главный вопрос софистики – существует ли абсолютная истина? – ставится открыто и точно. И мы видим, что ответа логика не даст. Если Всемогущий может ограничить свое могущество, то он не Всемогущий. Если не может, то тоже. Замкнутый круг.
Через 500 лет после Сократа христианство найдет выход. Господь всемогущ настолько, что законы логики, которые он же и создал, на него не распространяются. Не вмещается он и в рамки философских терминов, и вообще в языковые формы. А человек отнюдь не всемогущ, поэтому постичь этого не в состоянии. Фразу Credo quia absurdum («верую, ибо абсурдно») произнесет один из «отцов церкви», христианский философ Тертуллиан, и эти его слова с тех пор остаются краеугольным камнем любой религиозной философии. Вера выше логики, и смешивать ее с наукой не стоит.
Демон против абсурда
Ответы софистов Сократа не устраивали. Но и до создания универсальной мировой религии тогда еще было далеко. Не только слушатели Сократа, но и он сам не был готов принять Бога, не постигаемого разумом. Вряд ли его устроил бы ответ Тертуллиана.
Тогда, возможно, судьи Сократа были правы? Учитель вооружил несмышленых юношей новым убийственным оружием – железной, даже стальной логикой. Против этого оружия старые предохранители – вера в незыблемость традиций, простых и понятных языческих богов и созданные ими законы – оказались бессильны. Особенно если оружие логики попадало в руки таких сильных и необузданных натур, как Алкивиад. Конечно, правы те, кто говорит, что убивает не оружие, а владеющий им человек. Но он, чтобы не быть опасным для всех вокруг, должен руководствоваться какими-то незыблемыми правилами. И Сократ попытался хотя бы одно такое правило установить. Назвал он его Демоном, местом обитания определил душу. И призвал во всех сложных случаях, когда логика не может подсказать абсолютно правильное решение, прислушаться к глубинам своей души.
