В один из прекрасных июльских дней, вскоре после объявления войны, Джен сидела одна на стеклянной веранде, двери которой открывались прямо в сад. Солнце жарко грело траву и цветочные клумбы, отражаясь золотыми блестками в воде Рейна. Розы благоухали, вокруг них весело кружили мотыльки. Старомодная мебель, стоявшая на веранде, окна, увитые виноградом, монотонно тикавшие настенные часы — во всем было столько тишины и уютного покоя, что, казалось, ни малейший отзвук войны не мог достичь этого дома и нарушить его спокойствие.
Однако выражение лица Джен отнюдь не соответствовало окружавшей ее мирной обстановке. Низко склонившись над газетой, она с таким увлечением читала какую-то статью, что не заметила подошедшего к ней человека.
— Как вы, однако, погружены в свое чтение, мисс Джен! — сказал Аткинс. — Очевидно, в газете есть что-то интересное. Что же там такое? Да что с вами?
Джен поднялась и, все еще держа газету в руках, посмотрела на Аткинса. Если бы молодая девушка не привыкла так хорошо собой владеть, ее волнение выразилось бы в какой-нибудь более явной форме; теперь же его выдавали только необычный румянец щек и лихорадочный блеск глаз.
— Со мной ничего, — ответила она, — просто я не переношу жары, а от нее некуда деться. Надеялась, что здесь будет лучше, но напрасно.
Аткинс недоверчиво взглянул на молодую девушку, а затем его вдруг осенило: только одна вещь на свете могла вывести Джен из обычного равновесия и заставить так волноваться.
— Вы узнали что-нибудь о нашем деле? — быстро спросил он. — Нашли какой-то след?
Джен успела тем временем взять себя в руки.
— Ничего подобного, — ответила она, положив газету на стол. — Я надеялась, что вы сообщите мне какие-нибудь новости.
— Я не получал никаких известий и не ждал их, — сказал Аткинс. — У правительственных учреждений и их служащих нет теперь ни времени, ни желания заниматься частными делами, да если бы они и захотели, им ничего не удалось бы узнать, так как никого нет на месте. Предприняв самостоятельные поиски, мы тоже едва ли что-нибудь выясним, тем более что сейчас трудно куда-нибудь двинуться. Кроме того, нам неизвестно, куда следует ехать. Могут пройти недели, пока придет какой-нибудь ответ, если он вообще будет, а пока мы вынуждены ждать.
— Ждать, вечно ждать! — с горечью воскликнула Джен. — А пока мы потеряем и тот найденный след. Ах, как жаль, что рыбака и его жены уже нет в живых!
— Наоборот, их смерть — большое счастье для вас и молодого мистера Фореста, — возразил Аткинс. — Только это могло вырвать вашего брата из той среды, в которую занес его несчастный случай. Мы, правда, не знаем, кем он стал для священника, но будем надеяться, что тот взял его как приемного сына и поспешил наверстать все упущения в его воспитании. В противном случае ваше свидание с братом может оказаться очень для вас тяжелым. Разве вам будет безразлично, если выяснится, что ваш ближайший родственник принадлежит к низшим слоям общества?
Молодая девушка смущенно молчала. Она часто думала, что, может быть, найдет брата нуждающимся, но ей никогда не приходило в голову, что он может оказаться гораздо ниже ее по своему общественному положению.
— Мой брат не может принадлежать к низшим классам, — гордо ответила она после минутного раздумья, — в его жилах течет кровь нашего отца, и если он только жив, то, наверное, сумел занять подобающее ему по рождению место в обществе — в этом я убеждена.
— Даже не умея читать и писать? Сомнительно! — возразил Аткинс. — Вы забываете, что вашему отцу помогало во всех его делах полученное образование. Окончив университет в Германии, мистер Форест был принят в любом обществе, а для безграмотного рыбака все двери закрыты. К счастью, ваш брат попал к образованному священнику и, надо надеяться, получил хорошее образование, так что об этом пока можно не беспокоиться. Ужасно досадно, что внезапно вспыхнувшая война помешала всем нашим планам и снова затормозила дело.
Джен, вздохнув, села на прежнее место, а Аткинс подошел к столу и взял газету.
— Читали вы воззвание к германскому народу в самом начале газеты? — спросил он.
— Да! — неохотно ответила молодая девушка.
— Удивительная статья! — продолжал Аткинс. — Одного не понимаю: как автору удалось вложить столько поэзии в прозаическую газетную статью? Во всяком случае, писал ее поэт, и поэт далеко не из посредственных. Простой журналист не написал бы ничего подобного; для этого статья слишком...
— Гениальна! — закончила Джен с прежним блеском в глазах.
— Ну, это несколько преувеличено, — заметил Аткинс, — но статья написана горячо и с размахом, — этого нельзя отрицать. При том настроении, которое царит в здешнем обществе, она подействовала как искра, брошенная в бочку с порохом; по крайней мере, таким было ее влияние на жителей Б. Половина города уже бредит этой статьей, газета идет нарасхват. Слова статьи распространяются как пожар, от одного к другому: все охвачены пламенным желанием следовать тем путем, который указан в воззвании. Меня вообще удивляет, что этот немецкий фейерверк длится так долго!
Джен насмешливо посмотрела на Аткинса и с иронией сказала:
— Во всяком случае, он вносит некоторое разнообразие в вашу жизнь: ведь вы находили Германию такой скучной и неподвижной!
— Да, это верно, — ответил Аткинс, — но я предпочитаю прежнюю скуку такому оживлению. Нисколько не интересно находиться среди сумасшедшего народа, который сразу же бросил свою прежнюю скромность и воображает о себе невесть что. Иностранцы теперь для немцев не существуют, о них нисколько не заботятся. В гостинице, где я живу, на меня никто не обращает внимания, все поглощены германскими офицерами — за ними ухаживают, их окружают почетом и нежнейшей заботой. Встречаясь с посторонними людьми, я все время чувствую, что я лишний среди господ немцев. Любезный мистер Фридрих даже не считает нужным скрывать свою невежливость по отношению ко мне. Каждый раз он все яснее выражает желание целиком проглотить мою особу. Даже добрейшая миссис Стефан начинает показывать себя с неожиданной стороны. Она ведь вчера очень резко вам ответила, когда вы не согласились записаться в ее патриотический комитет. Разве она решилась бы прежде так себя вести? Как видите, ополчились даже на нас. Что для них американцы, англичане? С тех пор как все они воодушевлены одним и тем же чувством, им интересны только немцы!
При последних словах Аткинса густая краска залила щеки молодой девушки, и она невольно опустила глаза.
— Я объяснила тете, что буду помогать, если смогу облегчить кому-то нужду и горе, а вдохновенные выступления дам из ее комитета мне неинтересны.
— Верно, — поддержал ее Аткинс, — хотя бы вы не поддавайтесь их настроению, не уступайте им ни в чем. Слышите этот безумный звон у подъезда? Держу пари, что звонит один из нынешних патриотов, внезапно осознавший свою значительность. Неделю назад он едва ли решился бы прикоснуться к ручке двери, а теперь таким трезвоном объявляет о своем приходе!
