Книга Полкороля - Джо Аберкромби

Взмах неподъемного весла, и снова взмах – и Торлбю, и дом, и прежняя жизнь текли, плавно скользя, в небытие. На юг неспешно продвигался «Южный Ветер» – вот только ветер был плохим помощником гребцам на судне. На юг, мимо Гетландских мысов, шхер и заливов, обнесенных валами поселений, рыбацких лодок на волнах прибоя. Мимо луговин и пастбищ, мимо всхолмий с черными точками овец.

И беспощадная, под скрип зубов и надрывы жил, война Ярви с веслом продолжалась. Нельзя сказать, что он побеждал. Победителей не было. Но его поражения, пожалуй, становились не настолько разгромными.

Сумаэль вела их вплотную к берегу, после того как судно, пройдя устье реки Шлемов, загудело от ропота и молитв. Гребцы со страхом посматривали в сторону моря, где спираль черной тучи взрезала небо. Пусть отсюда не разглядеть, но все знали – там, за горизонтом, таилась ломаная цепь островков, которые венчали обломки эльфийских башен.

– Строком, – прошептал Ярви, вытягиваясь, чтобы лучше видеть и одновременно страшась туда смотреть. В века былые из разрушенных эльфийских жилищ люди часто приносили дивные вещи – остатки тех времен, но гордились ими недолго, заболевали и вскоре умирали, и Община служителей объявила те места запретными для человека.

– Отче Мир, защити нас, – буркнул Ральф, начертав нетвердой рукой над своим сердцем священные знаки. Рабам не нужен был кнут, чтобы удвоить усилия и оставить тень над морем далеко за кормой.

Самое смешное, что именно этим маршрутом Ярви должен был плыть на свое испытание. В том путешествии принц Ярви, развалившись с книгами на вышитом покрывале, не уделил бы и мысли страданиям невольников на веслах. Теперь, прикованный к банке, он выбрал себе предметом штудий «Южный Ветер». Сам корабль, людей на нем и то, каким образом ими можно воспользоваться, чтобы навсегда от них же освободиться.

Главный инструмент служителя – это люди, часто повторяла мать Гундринг.

Эбдель Арик Шадикширрам, флотоводец, славная подвигами в любви и торговом деле, большую часть времени пила, а почти все оставшееся время спала в пьяной отключке. Порой ее храп доносился с каюты на кормовой надстройке, непостижимым образом отбивая такт ударам весел. Порой, в подавленном состоянии духа, она выходила с полупустой бутылкой на бак, где, уперев руку в бедро, угрюмо вглядывалась вперед – словно подначивала ветер дуть крепче. Порой она бродила по продольному мостку, раскидывая шутки и хлопая рабов по взмыленным спинам, будто давних друзей. Проходя мимо безымянного скоблильщика палубы, она никогда не упускала случая придавить его, пнуть или вылить на голову ночной горшок, после чего отхлебывала вина и ревела во всю глотку: «За наживой!» – а все гребцы были обязаны рукоплескать, и тот, кто ликовал особенно громко, мог и сам отведать капитанского винца, а тот, кто сидел молча, – Тригговой плетки.

Тригг – смотритель, главный надзиратель, железная лапа, старший после капитана. Он имел долю в прибыли. Он командовал охраной – примерно парой дюжин стражников, и отвечал за рабов, и следил, чтобы те строго выдерживали именно тот темп, который требовался капитану. Он был жесток, но при этом обладал внушающей страх справедливостью, ибо не знал снисхождения ни к кому. У него не было любимцев. Все получали свой кнут одинаково.

Анкран хранил припасы – представление о справедливости было ему незнакомо. Спал он под верхней палубой, на мешках и был единственным рабом, кому время от времени дозволялось сходить с корабля. В его задачу входило закупать провиант и одежду, а потом делить и отмерять. И он трудился, проворачивая каждый день тысячу мелких надувательств. Он брал полутухлое мясо, урезал всем пайку, заставлял штопать втридорога купленные лохмотья – и делился прибытком с Триггом.

Когда он проходил мимо, Ральф всегда сплевывал с особенным отвращением.

– На кой этому подлому проныре серебро?

– Есть люди, которым просто нравятся деньги, – спокойно рассуждал Джойд.

– И рабы?

– Рабы хотят того же, что и все. Так они мирятся с тем, чего у них нет.

– Видать, так, – говорил Ральф, задумчиво глядя на Сумаэль.

Их проводник проводила большую часть своего времени на настиле одной из надстроек: сверялась с таблицами и инструментом; хмурилась на солнце либо на звезды и вела подсчет, загибая проворные пальцы; указывала на какую-нибудь скалу или мель, грозовую тучу или зыбкое течение и загодя рявкала, предостерегая команду. Пока «Южный Ветер» был в море, Сумаэль расхаживала по всему судну, но стоило им зайти в порт, как капитан первым делом цепляла ее длинную, изящную цепочку к железному кольцу на юте. Пожалуй, эта рабыня с ее умениями стоила больше всего корабельного груза.

Порой она лазила меж гребцов, не обращая на них внимания, карабкалась через весла, скамьи и людей, чтобы проверить, как закреплены снасти, или промерить глубину у борта линем с навязанными узлами. И всего раз она улыбалась на глазах у Ярви – когда с верхушки мачты изучала побережье в трубу из надраенной меди и ветер рвал ее короткие волосы. Должно быть, так же радостно чувствовал себя Ярви у очага матери Гундринг.

Теперь перед их взором раскинулся Тровенланд. Голодные волны штурмовали тусклые серые утесы, прибой обгладывал отмели вдоль серых песчаных пляжей, тянулись серые города, где на пристанях копейщики в серых кольчугах угрюмо провожали плывущие корабли.

– Мой дом стоял недалеко отсюда, – сказал Ральф, когда они опустили весла в воду одним серым утром. Изморось покрыла все вокруг росистыми капельками. – Два полных дня скакать в глубь страны. У меня было справное хозяйство, справная каменная печь и справная жена, которая принесла мне двух справных сыновей.

– А как ты здесь оказался? – спросил Ярви, бессмысленно теребя лямки на натертом левом запястье.

– Я воевал, сражался. Лучник, моряк, меченосец, а по летней поре – налетчик. – Ральф поскреб массивную челюсть, уже в седых колючках – казалось, его борода вылезает наружу, не прождав и часа после того, как ее сбреют. – Я дюжину лет прослужил у капитана по имени Хальстам, тот был легок на подъем. Я был его кормчим, с нами ходили Хопки Прищемипалец, и Синий Йеннер, и другие хваткие молодцы. Кой-какой успех в набегах нам улыбался, так что я мог позволить себе всю зиму просидеть у огня, попивая добрый эль.

– Эль со мной станет спорить, но жизнь-то, кажись, была неплохая, – проговорил Джойд, безотрывно глядя куда-то вдаль. Наверно, на собственное прошлое.

– Над тем, кому хорошо, боженьки горазды похохотать до отвала. – Ральф, причмокнув, всморкнул харкотину и послал ее в полет через борт. – Как-то зимой, как раз когда с выпивкой было туго, Хальстам свалился с коня и помер, а корабль перешел к его старшему сынку. Юный Хальстам был человек совсем другого склада: болтовни и гордости до хрена, а с умишком туго.