Предисловие от организаторов
Лавстори — традиционный элемент массовой литературы. Если во время дежурного приключения герой спасает симпатичную девушку, или героиня приходит на помощь привлекательному юноше (в последнее время это происходит все чаще), мы — пресыщенные читатели, знатоки сюжетных тропов с багажом фэнтези за плечами — вправе требовать от финала закономерных признаний и обязательного поцелуя (фон годится любой).
Что ж, грех жаловаться — мы получаем все, что хотим. Для нас пишутся сладостные хэппи-энды, тасуются сюжетные схемы. Для нас, великой и ужасной Целевой Аудитории, создаются герои, чья задача — гарантированно влюбить в себя. Это не совсем реальные люди, и происходящее с ними — тоже не слишком реально, но мы читаем эти книги вовсе не для того, чтобы воскликнуть: «Да, это жизнь!».
В сущности, нам просто нужно развлечься. Пожалуйста, развлеките нас!
Но мы не простые читатели, и нас не проведешь на мякине. Пускай мы потребляем одни лишь любовные сказки, но уж их-то мы прочли немало и научились отделять зерно от плевел. Наши требования просты, но парадоксальны. Мы хотим, чтобы лавстори убеждала нас в своей реальности, оставаясь при этом достаточно сказочной, чтобы не превращаться в постылую прозу жизни. Мы хотим все новых и новых сюжетов, но на деле нам не нужно ничего нового, ибо привычная схема достигла совершенства, и любое изменение мы воспримем как понижение планки.
И вот, когда шаблон сформирован, читательские вкусы изучены, а потребитель, этот капризный и в то же время беспомощный деспот, требует: дайте еще! — что остается производителям лавстори? Взорвать привычную фабулу, вывернуть ее наизнанку? Это чревато коммерческим провалом, да и не всякий оценит подобную деконструкцию.
Выхода два: наращивать мощность, усиливать яркость, еще сильнее давить на болевые точки, еще приятнее наглаживать по головке — или же, напротив, обезличивать, усреднять героев, обращая их в некие макеты, на которые читателю будет проще спроецировать самого себя.
Для книжного бизнеса — того его сегмента, что определяет облик массовых фантастики и фэнтези — прибыльно и то, и другое. Насколько полезен такой подход самой литературе — уже вопрос. Возможно, это прозвучит слишком громко, но в современном фэнтези практически не осталось места для этически вменяемого человека. Его место заняли циники, которым юмор заменил чувство справедливости, эксцентрики со своими причудами, безумцы и одержимые всех мастей — или же, напротив, герои настолько серые и невыразительные (пожалуй, авторов этих персонажей следовало бы обвинить в мизантропии, не пребывай они в святой уверенности, что именно эти условные студенты, офисные работники и пр. — и и есть те самые живые настоящие люди, среди которых они живут и пишут свои книги), что в приключения они способны встрять не по своей воле, не из-за своего характера, придуманного, но достоверного, а исключительно по желанию автора, которому иначе было бы не о чем писать.
Вопиющая серость и яростные кричащие цвета — такой контраст нашей массовой литературы. Оставил он свой отпечаток и на лавстори. Богатые красавцы влюбляются в скромных мышек, разбитные красотки цепляют ужасных демонов и колдунов — обоим экстремумам свойственна болезненность, лихорадочность, как будто жанр, и без того дышащий на ладан, сотрясают предсмертные судороги, и вскоре он обратится в пикантно костюмированный труп.
Конечно, в такой атмосфере не до нюансов и тонкостей, которыми изобилуют отношения мужчины и женщины. Кто в фантастике и фэнтези возьмется описать зарождение любви, ее развитие и становление? Кого в этих жанрах интересуют нормальные, психически здоровые люди? Для них они слишком старомодны, слишком сложны, да и скучны, пожалуй, тоже, ибо ничто так не навевает скуку на любителя контрастов, как бесчисленные оттенки, которые для непривычного взгляда неотличимы друг от друга.
Естественное, живое, настоящее — в массовой литературе привлекает меньше, чем надуманное, болезненное, преувеличенно-яркое. Читатель с радостью предпочтет болезнь здоровью, лишь бы она его развлекла. Мечта, пусть и отравленная, всегда победит действительность. Вот почему всякая книга, принадлежащая к фантастике или фэнтези, но близкая к реальности, построенная на ее принципах, психологически достоверная и вместе с тем, несмотря на жестокость и несправедливость нашего мира, пронизанная теплом и человечностью, достойна внимания куда больше, чем сотни заурядных историй, чьи авторы избрали гораздо более легкие пути.
Удивительно, что столь длинная преамбула понадобилась именно для этого романа, в котором невнимательный читатель вполне вероятно разглядит лишь очередные приключения, приправленные лавстори. В самом деле, на первый взгляд «Попутный ветер» Екатерины Горбуновой не слишком-то отличается от собратьев по жанру. Отдельные черты роднят его со «Звездной пылью» Нила Геймана, некоторые детали — с «Ходячим замком Хаула» Дианы Уинн Джонс. В подобном заимствовании элементов нет ничего необычного, и если бы дело этим и ограничивалось, можно было бы признать, что перед нами очередная книга-эпигон, более-менее успешное повторение пройденного.
Но это, разумеется, не так. Безусловно, «Попутный ветер» — книга вполне в традиции, но, как и всякое продолжение достойного дела, традицию эту она двигает вперед, а не топчется с ней на месте. Затасканная фабула — «юноша и девушка сближаются за время совместного путешествия» — в «Попутном ветре» приобретает если не новизну, то какую-то особую, трудно объяснимую свежесть. Олаф, главный герой романа, наверняка нашел бы, что она пахнет зеленым лугом, утренним бризом, ключевой водой.
Возможно, секрет в наивности — если существует на свете наивность, которую писателю нужно развить в себе специально, чтобы передать героям не раздражение и усталость от жизни, а порядочность, доброжелательность, способность к сопереживанию — качества, в значительной мере чуждые современному фэнтези. Привыкшие к головокружительной скорости, к тому, что герои, едва узнав друг друга, оказываются в одной постели, а после способны так же легко расстаться, как и встретились, готовые к мгновенной смене декораций, к любым головокружительным поворотам, любым, даже самым экстремальным проявлениям эмоций — при чтении «Попутного ветра» мы с удивлением сознаем, что оказались на незнакомой территории.
До этого поэзией любви мы считали совсем иное. Мы восхищались вспышками ревности, взрывами страсти, дерзкими поступками и громкими речами. Мы привыкли к любви с первого взгляда. Оказывается, поэзия может быть и иной — более глубокой. Забота, сострадание, терпение и внимание к чувствам другого — добродетели не столь яркие, но на них держится этот мир. Не все так просто в отношениях людей. Любовь пробуждается не сразу, и иногда погасить зарождающуюся искру может любое случайное слово.
