Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
* * *
На примере Квинта Оппия мы видим, что Митридат не был одержим патологической ненавистью ко всем римлянам и его хорошее обращение с римским полководцем тому подтверждение. А вот с Манием Аквилием, одним из главных виновников войны, все произошло с точностью до наоборот: он на своей шкуре ощутил, что такое гнев понтийского царя. После разгрома при Пахе, римлянин убежал в Пергам, а оттуда перебрался на Лесбос, где и укрылся в Митилене. Но когда настал момент и жители Лесбоса решили перейти на сторону Митридата, в качестве жеста своей доброй воли они схватили бывшего командующего и, заковав в цепи, передали Новому Дионису. О том, что это была именно местная инициатива, сохранилась информация у Диодора Сицилийского: «лесбосцы решили не только сами присоединиться к царю, но и арестовать Ацилия». Сам царь прекрасно знал, кто именно из римлян был главным поджигателем войны, чья жадность и алчность не знала пределов и кого люто ненавидели в Малой Азии. Даже римские источники конкретно указывают на Ацилия, как на «наиболее виновного изо всего этого посольства в этой войне». Теперь наступил час расплаты, и для римлянина он был действительно страшен, для своих личных врагов Митридат был особенно изобретателен в способах казни. Бывшего консула, связав веревками, посадили на осла и в таком виде стали возить по городам Эгейского побережья Анатолии. Можно представить, какая волна ненависти обрушилась на того, кто являлся олицетворением ненавистного Рима! Просто удивительно, что он вообще тогда остался жив, но нетрудно представить, в каком виде он был приведен в Пергам, город, который сенат когда-то незаконно лишил свободы. И не случайно для показательной казни римского консуляра и уполномоченного Митридат назвал именно Пергам, столицу римской провинции Азия. Он хотел показать всем, что ненавистное правление сыновей волчицы подошло к концу. Да и Аквилия Митридат хотел унизить еще больше — привез его в непотребном виде в город, который завоевал его отец, и где сам он когда-то был господином и чувствовал себя вершителем судеб всей Малой Азии. Возможно, тогда и ощутил Маний Аквилий всю глубину своего падения с вершин на землю, когда его тащили по пергамским улицам — по тем самым улицам и площадям, по которым раньше он ходил как бог и властелин. Среди орущих и визжащих толп исполненных ненависти людей, он не видел ни одного сочувствующего лица, не видел в их глазах ничего, кроме гнева и ярости. И когда чуть живого римлянина приволокли на городскую агору, где пылал огромный костер и прохаживались палачи, Аквилий хотел только одного — скорее бы все это закончилось. Рев беснующейся толпы взлетел к небесам, когда расплавленное золото из раскаленного докрасна тигля тонкой струей потекло в горло бывшего триумфатора.
* * *
Митридат неспроста назначил такую необычную смерть своему врагу: «в Пергаме велел влить ему в горло расплавленное золото, с позором указывая этим парижское взяточничество » (Аппиан). Публичная и страшная казнь главного римского вымогателя денег, который в целях пополнения своего материального благополучия не останавливался ни перед чем и был готов ввергнуть ради этого в бойню целые народы, явилась закономерным финалом его жизненного пути. По мнению царя Аквилий получил по заслугам, да и в глазах населения Анатолии, казнив одного из главных виновников их бед, Митридат явил высшую справедливость. И потому совершенно неправ Моммзен, когда начинает причитать по поводу участи Аквилия и поливать грязью понтийского царя за эту расправу: «Митридат не ограничился этим жестоким издевательством, которого одного уже достаточно было для исключения его из числа благородных людей» (Моммзен). Когда беспредел творят римляне, которых немецкий историк обожает всей душой, то это в порядке вещей, они все равно несут счастье человечеству и помыслы их чисты и благородны. Но когда этих самых римлян за все их подлости и лицемерие настигает справедливое возмездие, то тот, кто эту справедливость осуществил, под талантливым пером историка тут же превращается в кровожадного монстра. Митридат сделал то, что должен был сделать, а Маний Ацилий получил то, что заслужил.
Обстановку, которая на тот момент сложилась в Малой Азии, очень ярко и красочно описал Афиней, этот пассаж напоминает плач по римскому могуществу, и если отбросить в сторону некоторые художественные преувеличения (о судьбе Квинта Оппия), то мы увидим очень яркую картину того краха, который постиг римлян на Востоке. «Римский командующий в Памфилии Квинт Оппий выдан царю и следует за ним в оковах; бывший консул Маний Аквилий, этот сицилийский триумфатор, связан цепью по рукам и ногам и бастарн-великан, пяти локтей ростом, тащит его пешего за своим конем. Из остальных римских граждан одни лежат, простершись у алтарей богов, а другие , сменив римские одежды на родные квадратные плащи, снова называют себя по исконным родинам » . Последняя фраза выделена не случайно, смысл ее блестяще истолковал А. П. Беляков, и она является ключевой для дальнейшего понимания хода событий. «Квадратные одежды», о которых пишет автор, — это явно длинные и тяжелые многослойные восточные одеяния. И если эти люди стали именовать себя «по прежнему отечеству», то это может означать только одно — вместо «римлянин Ксилл Минуций» они опять стали называть себя, к примеру, «Ксилл — лидиец из Сард ». А это свидетельствует только об одном — достаточное количество жителей римской провинции Азия получили на тот момент римское гражданство. Более подробно этот вопрос рассмотрим в следующей главе, а сейчас посмотрим, какие дальнейшие планы были у Митридата и как он собирался претворять их в жизнь.
* * *
Описывая то положение дел, которое на этот момент сложилось у понтийского царя, античные авторы отмечают, что он находился на вершине своего могущества: «…успехи его в то время превосходили все ожидания. Отняв Азию у римлян, а Вифинию и Каппадокию у тамошних царей, он обосновался в Пергаме, наделяя своих друзей богатствами, землями и неограниченной властью; из сыновей его один, не тревожимый никем, управлял старинными владениями в Понте и Боспоре вплоть до необитаемых областей за Мэотидой, другой же, Ариарат, с большим войском покорял Фракию и Македонию» (Плутарх). И здесь мы наблюдаем решающий момент — Митридат переносит войну в Европу. Правда, Аппиан называет имя другого царевича, который командовал армией в Европе, — Аркафий, и мне это кажется более обоснованным и верным. Дело в том, что Аркафий к этому времени уже зарекомендовал себя как способный военачальник, раньше он командовал в армии отца отрядом кавалерии и был одним из тех, кто разгромил армию Никомеда IV при Амнейоне. Поэтому его назначение на столь ответственный пост выглядит вполне оправданным и обоснованным, а Плутарх мог просто перепутать имя одного из многочисленных царских сыновей. Своей новой главной резиденцией Митридат сделал Пергам, подчеркивая тем самым, что является преемником древних пергамских царей, а также объявил о том, что освобождает города Малой Азии от податей на пять лет, и прощает им все государственные, а также частные долги. Здесь празднества по случаю его побед достигли своего апогея. Плутарх сообщает, что во время очередного торжества «пергамцы с помощью каких-то приспособлений опускали на него сверху изображение Победы с венцом в руке». Армии Митридата появились в Европе и заканчивали покорение Анатолии, его флоты бороздили волны Эгейского и Средиземного морей, стратеги готовились высадиться в Элладе, а казна ломилась от золота и военных трофеев, казалось, еще немного и весь мир падет к его ногам. Но тут как всегда на сцене появились женщины.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
