Еще через неделю Валентин взял билеты на чемпионат по бальным танцам. (Сам он не танцевал, но соглашался с тем, что это очень красиво.) Сидя на месте в то время, как пары, словно яркие лоскутки, подхваченные вихрем, носились по сцене, Варя вдруг осознала, что наблюдает за жизнью со стороны, вместо того чтобы отчаянно в ней барахтаться. Она прикрыла глаза и услышала: «На счет „три“ — пошли!» И сцепила пальцы в замок, чтобы не тянуться ими к недостижимому.
Месяца через четыре (за такой же срок она успела встретиться и расстаться с Тимуром) Валентин заговорил на прогулке о том, что сей час он учится на системного администратора и будет обслуживать компьютерные сети, а такие специалисты очень востребованы за рубежом.
Иностранная сторона той фирмы, где он сейчас работал, уже предложила ему года через два поехать по контракту в Канаду. «Это мне подходит, — без тени эмоции подумала Варя, — как раз успею защитить диплом». Затем Валентин почему-то стал уверять Варю, что хорошо зарабатывает и будет зарабатывать еще лучше, и несмело предложил зайти сегодня вечером к нему — посмотреть, какой ремонт он сделал после переезда в свою теперешнюю квартиру.
Варя подумала о том, что белье на ней сейчас вполне приличное, на колготках под брюками нет стрелок, а значит, нет никаких причин отказываться от приглашения.
Барина мама приняла Валентина сразу и безоговорочно: в нем не было ни капли живого артистизма, который так импонировал в Тимуре, к своему двадцативосьмилетию он подходил с хорошей материальной базой, квартира у него была, а родителей в ней не было. Даже наличие за плечами развода не могло сыграть ему в минус, потому что обошлось без ребенка. Мама только спросила, любит ли Валентин ходить в походы, и после твердого «нет» со спокойной душой благословила Варю на гражданский брак: «Бог с вами, я не ханжа, весь Запад так живет». Но в перспективе мама все же видела свадьбу.
Время свадьбы тоже пришло — по окончании Варей третьего курса, в мае. Ровно через год после расставания с Тимуром. Варя не помнила точной даты, но была уверена, что регистрация пришлась именно на нее. За день до ТОРЖЕСТВА Варя переехала обратно к маме, потому что жениху и невесте, оказывается, не полагалось видеться в день свадьбы до самого ее начала. (Так единодушно заявили приехавшие из провинции свекор и свекровь.) Она лежала на своей кровати, в которой год назад лежал Тимур, и ледяной корсет, не дававший ей сломаться все это время, неотвратимо таял, словно истекал срок анестезии, сделанной на время операции. Она исходила слезами так, как истекают кровью оставленные в беспомощности люди. Лежа на спине, она смотрела в потолок и видела, как Тимур танцует хастл.
Она поворачивалась на бок, упираясь глазами в стену, и видела, как он разливает шампанское в кругу актеров. Она вжималась лицом в подушку, но все равно видела Его. Он стоял, отвечая на семинаре, и в глазах светилось такое вдохновение, словно его устами сейчас говорил сам Закон.
Ближе к двум часам ночи, когда стало ясно, что заснуть не удастся, Варя села за стол и в первый и последний раз в жизни написала законченное стихотворение:
К чему исходит" сердце криком?
Всех слез не выплачешь о ней.
Не воскрешайте Эвридику —
Ей место в царствии теней.
Что смаковать свою утрату,
Рыдать, мол, свет тебе не мил?
Любовь не сам ли ты когда-то
В ладью Харона положил?
Пусть горький хлеб свой в мире этом —
Недолгой радости часы —
Она запьет водой из Леты,
Навеки память погасив.
Не верь, что вверх пойдешь из бездны
С любимой тенью за спиной;
Лишь оглянись — она исчезнет,
Был жребий брошен в мир иной.
И после этого она неожиданно смогла уснуть.
* * *
По дороге в ЗАГС Варя думала: а вдруг перед самым входом, выбравшись из этой дурацкой машины в лентах и кольцах, она увидит Его? Случаются же в жизни невероятные совпадения, перед которыми меркнет знаменитая встреча Болконского с Курагиным на соседних операционных столах. Но встречи не произошло, и Варя вошла в роковые двери, внушая себе, что это идет не она. Она злилась, будучи не в состоянии совладать одновременно с длинным, волочащимся по полу шлейфом, свадебным букетом, бестолково занимающим руки, и падавшей на глаза фатой. Варя предпочла бы простое летнее платье, босоножки и нормальную прическу, удобную для застолья и танцев. Но Валентин оказался ужасным традиционалистом и умолил ее появиться в традиционной невестиной униформе с обязательным кружевным символом утраченной невинности. Под фатой громоздились какие-то парикмахерские навороты с модно падавшими на глаза (а также в тарелку) прядками, которые в порыве отчаяния хотелось выдрать с корнем. Пятки ей подпирали нечеловеческой высоты «шпильки», стоя на которых было вдвойне невыносимо выслушивать теплые напутствия от официальных лиц. Варя с облегчением расписалась там, где нужно, и поспешила сесть в машину. Однако по дороге в ресторан ей пришлось выбираться наружу еще целых два раза: чтобы выпустить в воздух белых голубей на смотровой площадке и сфотографироваться возле фонтанов Поклонной горы. Каждый раз, совершив необходимое действо, она с надеждой думала: «Все?» И, сев за стол в банкетном зале, наконец-то вздохнула: «Все!»
Нагулявшие аппетит свадебные гости занимали места под руководством тамады.
Больше всего Варе хотелось бы, чтобы на месте свидетельницы сидела Наиля. Но Наиля исчезла из ее жизни в один день с Тимуром. Они не встретились во время летней сессии, а осенью Варя узнала, что Наиля отчислена по собственному желанию. Она достигла того, зачем приезжала в Москву учиться, — вышла замуж. Одна из однокурсниц, случайно встретившая ее в учебной части (та забирала свои документы), выяснила, что молодые будут жить в солнечной республике, где папа Наили уже обеспечил им квартиру.
О муже бывшей подруги было известно лишь то, что у него какое-то восточное имя (однокурсница не могла припомнить какое) и такая же фамилия, что и у жены (на вопрос, не поменяла ли она фамилию, Наиля ответила: «Нет, мы оба — Абдуллаевы»). На этом месте Варя дрогнула: имя «Тимур» пришло в Россию с Востока, а звукосочетание «Слюнько»
Тимур всегда мечтал поменять на что-либо более респектабельное. Но может быть, мужем Наили просто стал ее дальний родственник — какой-нибудь Нугзар или Карим из большого клана Абдуллаевых.
Нового телефона и адреса Наиля никому не оставила, и это было для Вари мучительнее всего: она сознавала, что раны от расставания с Тимуром могли бы когда-нибудь зарубцеваться, но несправедливая обида, нанесенная при этом Наиле, заставит их гноиться без конца.
Время от времени суетливый тамада вырывал Варю из ее воспоминаний, и она безучастно выполняла все положенные ритуалы: целовалась под бесконечное развязное «Горько!», вальсировала с женихом и стоя выслушивала тосты родных и близких. Им желали одного и того же: дома — полной чаши и такого невероятного количества детей, словно все приглашенные были китайцами.
