Охнув от неожиданности, Китти отдернула руку. Злобно шипя, кошка нанесла еще один удар, подпрыгнула и метнулась вверх по грот-мачте. Она не останавливалась до тех пор, пока не оказалась на самом верху. Но и там, распластавшись на рее, злобный кусок меха продолжал шипеть.
— Какое скверное животное, — произнесла Китти, стараясь сдержать невольно навернувшиеся на глаза слезы и прижимая к ране на руке носовой платок.
— Вообще-то она добрая, — сказал Райан. — Просто не любит женщин.
Китти сделала вид, что не услышала замечания капитана.
— У нее есть имя?
— Боадицея[7].
— Очень подходящее имя.
Райан посмотрел на руку Китти.
— Сильно кровоточит?
Китти приподняла платок.
— Да.
— Может быть, нам стоит вернуться на берег? — обеспокоенно предложила Ребекка.
— Нет необходимости, — ответил Райан и крикнул через плечо: — Ястреб!
Из полумрака каюты появился человек, одетый в желтовато-коричневую рубаху и широкие штаны. Расстегнутая у ворота рубаха являла взору присутствующих гладкую медно-красную грудь мужчины. Рубаха была подпоясана причудливым кожаным ремнем, на котором висел обоюдоострый кинжал. Волосы мужчины были заплетены в две длинные блестящие косы, свисающие почти до самой талии, а его широкое лицо было таким же красным и безволосым, как и грудь. Он безмолвно подошел к капитану и теперь ждал, скрестив руки на груди и не обращая внимания на заинтересованные взгляды гостей.
— Это Стремительный Ястреб из племени сенека — одного из шести племен ирокезов, коренного населения Америки, — и моя правая рука, — пояснил Райан, а потом повернулся к индейцу и как бы невзначай заметил:
— Боадицея поцарапала руку леди. Не мог бы ты принести своего отвратительно пахнущего снадобья?
— О, не беспокойтесь, пожалуйста, — запротестовала Китти.
Ястреб вежливо посмотрел на нее, а потом скрылся в каюте. Однако через мгновение он вновь появился на палубе, неся в руках сложенную в несколько раз тряпку и склянку из зеленого стекла. Он поднял крышку, и воздух тотчас же наполнился отвратительным зловонием.
Уин отшатнулся.
— Святые небеса, что это?
Райан лишь пожал плечами:
— Не знаю. Но помогает от всех болезней.
— Мазь составлена по передаваемому из поколения в поколение рецепту, принадлежащему моей бабушке, — пояснил Ястреб на очень чистом и правильном английском. — Она уважаемая знахарка. У мази множество предназначений.
Китти сморщила нос, но, когда Ястреб попросил ее протянуть раненую руку, она сделала это. Индеец осторожно промокнул мокрым носовым платком Китти все еще сочащуюся из раны кровь, а потом опустил в склянку указательный палец руки и подцепил им немного вязкой коричневатой массы. Аккуратно покрыв ею глубокие царапины, индеец замотал руку Китти чистой тряпицей, подоткнув концы у запястья.
Закрыв склянку крышкой, он сказал:
— Не снимайте повязку в течение трех дней.
Потом кивнул Китти и вновь скрылся в каюте.
Уильям Колензо, с интересом наблюдавший за происходящим, произнес:
— Удивительно, не правда ли? Этот человек ваш корабельный доктор, Фаррел?
— Нет, — ответил Райан. — Мы сами себя лечим.
— А где остальные члены экипажа? — с подозрением спросил Уин.
— На берегу, — ответил Райан. — Все, кроме кока, который, надеюсь, сейчас на камбузе и готовит обед.
— Ваши люди в Пайхии?
— Нет, в Корорареке.
— В таком случае давайте займемся тем, для чего мы сюда приехали, — с плохо скрываемым неодобрением проворчал Уин.
Ребекка выбрала радостный желто-красный ковер, в то время как Китти предпочла ковер с узором из цветов и листьев, в котором преобладали приглушенные зеленые, голубые и серые тона. Скорее всего именно такой понравился бы тете Саре. Девушка с облегчением заметила, что рука уже почти не болит.
Уильям Колензо одобрил бумагу, но только после того, как вскрыл наугад несколько пачек, чтобы убедиться в качестве. Уин тоже выбрал кое-какие инструменты, которые, по его словам, могли пригодиться на ферме, а потом распорядился, чтобы все это доставили на берег, когда команда шхуны вернется из Корорареки. При этом он так же пренебрежительно заметил — достаточно громко, чтобы услышал капитан Фаррел, — что случится это неизвестно когда, потому что зависит от степени развращенности матросов шхуны.
Райану же он сказал:
— Надеюсь, вы присоединитесь к нам в воскресенье утром, капитан Фаррел. Пару недель назад вы пропустили замечательную службу, тогда принимали первое причастие сорок четыре маори и двадцать миссионеров. Это был чудесный день. Сам епископ Австралии провел службу.
— Я слышал, — ответил Райан. — Говорили, что все маори, проживающие в Пукера, с огромным удовольствием нарядились по случаю этого события. К сожалению, в воскресенье мы должны быть в Уаитемата, а потом в Манукау. Нам нужно выгрузить древесину.
— А когда будете возвращаться? Может быть, тогда вы сможете посетить службу? — с надеждой спросил Уин, предвкушая возможность спасти самого капитана.
— Может быть, — дипломатично ответил Райан, избегая смотреть Уину в глаза.
Купив все необходимое, гости с берега отправились в обратный путь. Когда Уин развернул шлюпку и направил ее к берегу, Китти обернулась посмотреть, на палубе ли еще капитан, но увидела лишь ненавистную маленькую кошку, по-прежнему сидящую на рее и надменно взирающую на отплывающих.
Китти не видела Райана Фаррела целых два месяца. Ее рука зажила, а от глубоких царапин не осталось и следа, и миссис Уильямс взяла себе на заметку, что ей следует попросить у «красного индейского джентльмена» рецепт удивительного снадобья.
Конец января и февраль принесли с собой удушающий зной, перемежающийся внезапными ливнями, которые сопровождались нашествием огромных мух и блестящих черных сверчков. Мухи ползали по всему, что считали пригодным в пищу, облепляли кухонную утварь, сидели на столах и полках. Сверчки же прятались в углах комнат, под шкафами и в постелях. Детям миссионеров доставляло огромную радость охотиться за этими отвратительными кузнечиками, а потом смачно давить их ногами. Трупики сверчков источали едкое зловоние, которое ощущалось даже после того, как их выметали на улицу.
Китти совершенно не нравилась жара. Здешнее лето разительно отличалось от лета в Норфолке. Жара в Новой Зеландии была липкой, тяжелой и гнетущей. Если бы не ветер, дующий со стороны гавани, она была бы совершенно непереносимой. От жары у Китти болела голова. Она постоянно потела и купалась теперь не один, а два раза в неделю. Но так поступала только она одна. Сара раздевалась только для сна, хотя Китти иногда казалось, что она даже спит одетой, а дядя Джордж, похоже, не обращал внимания на то, что от него пахло, как от барсука, и отказывался даже снять пиджак.
