Макама одиннадцатая
Словно один миг, промелькнул день, начавшийся столь неудачно для Мариам и ее любимого. Отец же девушки, почтенный Нур-ад-Дин, который провел вечер в уюте своего дома, с утра вкусил всех прелестей, какие может дать доверчивому хозяину глупое усердие приказчиков.
Товары были расставлены по полкам в каком-то удивительном порядке, который легче назвать беспорядком, конторские книги оказались пусты – ибо никому из приказчиков не пришло в голову вписать туда ни строчки.
Нур-ад-Дин при виде таких глупостей все не уставал удивляться, куда делись мозги из, казалось бы, разумных голов его людей. Наконец, расставив в одной из лавок все как полагается, он вздохнул и проговорил:
– Должно быть, они обменяли все эти богатства на то, что некогда пряталось под их пыльными чалмами!
Подняв глаза к небу, уважаемый Нур-ад-Дин увидел, что солнце уже готово покинуть его город до следующего утра.
– Аллах всесильный и всемилостивый! Куда девалось время? Должно быть, мои безголовые приказчики украли его у меня…
Увы, не на закате, а уже при свете луны возвратился он в этот вечер домой. Мариам низко поклонилась отцу, прошептала, что ужин ждет его, и исчезла в своей комнате, не прикоснувшись ни к лепешкам, ни к финикам на большом блюде.
– О повелитель правоверных! Да что сегодня за день такой безумный! Сначала эти глупые приказчики… Теперь дочь… Что происходит в мире, хотел бы я знать?
Но, увы, ответа на свой вопрос он не дождался. Тишину нарушало лишь пение одинокой цикады. Воздав должное изумительному плову и вознеся хвалу Аллаху всесильному, который позволил дочери стать кулинаркой даже лучшей, чем покойная Бесиме, Нур-ад-Дин откинулся на подушки и возмечтал об отдыхе. Но, увы, сегодня у судьбы на его счет были совсем иные планы.
Тихий стук в калитку возвестил о приходе нежданного гостя. Нур-ад-Дин поднялся и, едва слышно ворча, распахнул двери. И застыл в крайнем удивлении. Ибо на пороге стоял сам кади Файзуллах, человек, мудрее и уважаемее которого не было в их тихом городке.
– Да пребудет под этим кровом вовеки благодать Аллаха всесильного и всемилостивого!
– И да благословится его имя во веки веков! – с поклоном ответил Нур-ад-Дин.
Его удивление было поистине велико. Ибо удостоиться визита судьи могли лишь самые уважаемые горожане, самые почтенные торговцы, самые мудрые имамы. Но чтобы он, простой купец, владелец нескольких лавок, увидел у себя дома кади Файзуллаха? О, об этом он даже не мечтал!
– Позволит ли мне войти уважаемый и трудолюбивый купец, гордость нашего города? – проговорил кади, уверенно ступая на камни дворика.
– Я почту это величайшей честью, о мудрость нашего города и его совесть!
Гость и хозяин расположились на шелковых подушках и завели разговор ни о чем. Нур-ад-Дин, машинально отвечая на вопросы гостя, все терялся в догадках, что же привело такого уважаемого человека к его порогу в этот поздний час. Видимо, недоумение хозяина столь явно читалось на его лице, что гость, улыбнувшись, спросил:
– Должно быть, ты теряешься в догадках, что привело меня к твоему порогу, Нур-ад-Дин?
– О да, мой господин, – кивнул хозяин. – Я теряюсь в догадках и боюсь спросить, ибо опасаюсь, что тебя привел сюда долг, который не дает покоя служителям справедливости ни днем ни ночью. Должно быть, кто-то пожаловался на Нур-ад-Дина, купца и вдовца, раз ты, о мудрейший, появился здесь сам, а не призвал меня к своим стопам.
– Мой добрый хозяин, – чуть покровительственно улыбаясь, отвечал кади. – К твоему гостеприимному порогу, о счастье, меня привел вовсе не долг. Никто не сомневается ни в твоем купеческом слове, ни в твоей честности. И говорить такое мне весьма и весьма приятно. Я пришел к тебе просто по-дружески поболтать. Ибо нет ничего лучше для усталого одинокого сердца, чем дружеская беседа в тиши засыпающей природы.
Нур-ад-Дин неторопливо кивал в ответ. О, его весьма порадовали слова кади о том, что никто не затаил злобу на него, достойного и известного торговца. И слова об одиноком сердце не вызвали ни малейшего удивления – весь городок знал, что кади не так давно овдовел. Причем смерть его жены была столь внезапной и столь таинственной, что горожане об этом даже не судачили, боясь угадать, что же свело в могилу совсем еще молодую и полную сил женщину.
Все это было замечательно, но кади Файзуллах никогда не был другом Нур-ад-Дина. Не был он даже его приятелем. А потому слова о дружеской беседе несколько озадачили гостеприимного хозяина. Быть может, из-за этого, или на то нашлась какая-то иная причина, но Нур-ад-Дин не заметил красноватого отблеска в глазах непрошеного, но уважаемого гостя.
Ибо вовсе не кади, который в этот миг наслаждался пением прекрасных девушек и предвкушением удивительных ласк, появился у порога Нур-ад-Дина. То был, конечно же, ифрит Дахнаш, который не мог устоять перед уговорами Маймуны и явился, чтобы расспросить отца малышки Мариам о чувствах, которые он испытывает к вдове своего давнего друга, почтенной Мариам-кушачнице.
Ифрит, конечно, не мог не сознавать, что Маймуна выбрала самый долгий и самый извилистый путь к тому, чтобы освободить душу Амаль, любимой доченьки, от влюбленности в юного Нур-ад-Дина. Сегодня днем Дахнаш, в своем собственном человеческом обличье, успел побеседовать с ним и убедиться, что тот, пусть и полон всевозможных достоинств, но все же не достоин, о Сулейман-абн-Дауд, как же сказать иначе, называться женихом дочери колдовского народа.
Вот потому теперь Дахнаш и появился перед почтенным Нур-ад-Дином в облике кади, чтобы побеседовать с уважаемым торговцем, дабы убедить его в том, что он должен как можно быстрее расстаться со своими воззрениями вдовца, дабы он женился на матери юного Нур-ад-Дина, дабы тот смог жениться на юной Мариам, дочери уважаемого Нур-ад-Дина, дабы таким образом убедить Амаль в том, что ей незачем о Нур-ад-Дине юном мечтать. Фух!
Беседа ни о чем продолжалась и продолжалась. Кади успел расспросить Нур-ад-Дина и о его семье, и об успешных сделках, и о ближайших соседях. Наконец промелькнуло имя Мариам-кушачницы, жены уважаемого всеми Абусамада, который покинул этот мир уже более пяти с половиной лет назад.
Даже от самого невнимательного собеседника не укрылась бы та нежность, с которой Нур-ад-Дин говорил о почтенной и уважаемой Мариам. Конечно, это услышал и Дахнаш, который, собственно, ради этого и пришел.
– Так ты говоришь, любезный Нур-ад-Дин, что с покойным Абусамадом вы дружили?
– Мы более чем дружили, мы были почти как братья. Не случайно же Абусамад назвал своего сына в мою честь.
– Так, значит, его сына зовут Нур-ад-Дином?
– О да. Наша же дружба была столь крепка, что когда у нас с Бесиме родилась дочь, мы назвали ее в честь прекрасной Мариам, матери малыша Нур-ад-Дина. Конечно, теперь иногда в разговоре случаются смешные недоразумения.
