(Что же вы не отрываете им головы с самого начала? На пути к цели вы не выбираете средств! Есть ли такие, к которым вы не осмелитесь прибегнуть? Вы заслуживаете смерти, ибо я уже давно знаю, на что вы способны!)
Когда Манастабаль, моя проводница, в гуще суматохи обхватывает меня и пытается удержать, я кричу ей:
(Только не говори, что собираешься увести меня отсюда! Ах, я уже не прошу меня спасать, потому что не уйду, пока не перестреляю всех до единого!)
Лазерное оружие хорошо тем, что действует с одинаковой эффективностью как шпага, пистолет, ружье и даже автомат. В данном случае я могу поражать противников одного за другим, не задевая их жертв, и с такой скоростью, что никто из находящихся в зале не успевает вовремя отреагировать. Правда, гнев ослепляет меня, и быстрота и спонтанность моих движений иногда мешают попасть в цель. Но противники окаменели от ужаса, и ни один даже не мыслит о сопротивлении. Окажись на моем месте ангел-истребитель из пророчества о Страшном суде, это вряд ли произвело бы более сильный эффект, потому что, хотя мне и недостает ангельских атрибутов, я уничтожаю всех, кто встречается на моем пути, и за одну-две минуты устанавливаю рекорд библейской убойности. И поскольку я уже близка к завершению своей миссии, меня охватывает ликование, и я пою хвалу современному оружию, дающему подобную силу одному против многих. Манастабаль, моя проводница, прерывая мою победную песнь, указывает мне на жертв устроенной мной бойни. Большинство из них в плачевном состоянии. У некоторых словно бритвой перерезаны сонные артерии. Некоторые лишились всех зубов. У иных конечности свисают как веревки. Многие валяются без сознания. Во всяком случае, я жалею, что не взяла с собой беруши - они бы заглушили раздающиеся вокруг стоны. Если бы я могла выбирать, то предпочла бы услышать проклятия, потому что от этих стонов меня охватывает слабость, и ноги подкашиваются. Манастабаль, моя проводница, приходит к ним на помощь вместе с теми, кто не пострадал в схватке. Прежде всего нужно унести живых и сделать для них все необходимое, а потом уже заняться трупами. Несмотря на окружающую суматоху, я останавливаю первую встречную, чтобы спросить у нее, что это за аттракцион - большая раздача, где резкий запах крови заменил аромат мучных лепешек, привычный мне по ярмарочным увеселениям былых времен. Спрошенная удивляется и говорит:
(Чужестранка, ты можешь освободить меня в мгновение ока. Скажи честно: ты и вправду не знаешь, что такое большая раздача?)
И когда я заверяю ее, что мне ни о чем неизвестно, она в исступлении бросается на землю, крича:
(О, лучше бы ты не говорила этого, божественная, ибо я сейчас умру от радости!)
Но вместо этого она вскакивает на ноги и начинает танцевать, пытаясь увлечь и меня за собой. Я не нахожу в себе сил погасить ее радость, указав на громоздящиеся повсюду тела, многие из которых неподвижны. Я уже отворачиваюсь, чтобы присоединиться к спасателям, когда она еле слышно начинает рассказывать:
(Коротко говоря, большая раздача - это система, по которой нас распределяют, поэтому я и оказалась здесь. Видишь в том конце зала высокое кресло и стол? Пока ты не вмешалась со своим лазерным оружием, там сидел судья и, ударяя в гонг, объявлял в громкоговоритель имя каждой выигранной жертвы и победителя, которому она присуждается. У выхода стояли грузовики, к бортам которых приковывали жертв - именно так их отсюда забирали.)
Но я перебиваю ее и спрашиваю, что делают с жертвами после раздачи. Она смотрит на меня и, кажется, сомневается - не шучу ли я. Но мой статус чужеземки рассеивает ее сомнения, и она со смехом отвечает:
(Еще никогда я не встречала такого абсолютного неведения! И в тот самый день, когда я пришла на раздачу!.. Надо ли тебе знать, что произошло бы со мной после? В том мире, откуда ты пришла, формы рабства наверняка не слишком отличаются от здешних, и регулярное подавление желаний тела - это, как тебе известно, одно из наихудших наказаний. Когда ты еще ребенок, и тебе нравится бегать, приходится учиться сидеть смирно, не шевелиться, обуздывать свои ноги и руки. Как видишь, сопротивление совершенно невозможно. Но несмотря на это -веришь ли? - в предосторожностях нет недостатка. Многие владельцы душ полагают за лучшее перерезать жертвам ахиллесово сухожилие, чтобы те не смогли убежать. Отсюда пословица: на бога надейся, а сам не плошай.)
Я не могу удержаться, чтобы не воскликнуть:
(Но ведь большинство из вас, наверно, умирают после раздачи!)
Она говорит:
(Тех, кого не забирают достаточно быстро, приканчивают на месте. Никто даже не берет на себя труд убрать тела. Что до остальных, их бьют, чтобы заставить подняться. Я полагаю, ущерб не столь велик, чтобы пожертвовать ради него чисто спортивным удовольствием. Но скажи мне, чужестранка, что в твоем мире служит спортивным удовольствием?)
Я молчу, не зная, что ответить. Тогда она говорит:
(Прошу тебя, чужестранка, возьми меня с собой! Я быстро обучаюсь!)
При других обстоятельствах я бы посмеялась в ответ на такую просьбу. Вместо этого я, как святой Мартин, разделяю с
ней мою накидку и спрашиваю, слышала ли она о лесбиянках. Она восклицает:
(Чужестранка, да ты, я вижу, смеешься надо мной! К этим чудовищам, у которых шерсть по всему телу и панцирь на груди, отправляют тех непокорных, которые не поддаются перевоспитанию. Но куда именно, я не знаю.)
И когда я в глубоком изумлении спрашиваю ее, что потом происходит со ссыльными, она без колебаний отвечает:
(Ну, об этом много не говорят, но их либо разрывают на части голодные лесбиянки, либо у них самих вырастает шерсть и панцирь. Однако больше я ничего не знаю. Уверяю тебя, чужестранка, я бы не пошла на большую раздачу, если бы у меня была хоть малейшая надежда остаться живой среди этих монстров.)
Я не замечаю ей, что уже в самой идее добровольно отправиться на большую раздачу присутствует некая ирония судьбы - даже умирающие жертвы верят, что они сами выбрали такую участь. Вместо этого я говорю:
(Что ж, тогда тебе не повезло - моя работа завершена наилучшим образом, и я возвращаюсь к этим самым монстрам.)
Она была права, говоря, что быстро обучается - она сразу же заявляет:
(Тогда покажи мне твою шерсть и панцирь, чтобы я могла убедиться в этом наверняка.)
Не удержавшись, я говорю, что, когда я на службе, их не видно. И стягиваю с плеч блузку, чтобы она увидела мою кожу.
(Суди сама.)
Кажется, она не верит своим глазам, потому что обеими руками осторожно ощупывает мои плечи, руки и грудь. Когда она собирается продолжить исследование, я останавливаю ее:
(Нет, здесь не трогай! Ты уже достаточно увидела. Что теперь скажешь?)
Она не убирает руки и просит:
(Позволь мне хотя бы посмотреть на твой клитор, пусть даже не вблизи. Потому что, говорят, это главная деталь, по которой можно отличить лесбиянку.)
