Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 34
– Да, – односложно ответила Миэко.
Ясуко, горевшая желанием узнать подробности, разочарованно взглянула на утонувшую в подушке красивую головку.
Через некоторое время Миэко приглушенно простонала, не открывая глаз:
– Тот человек приходился отцом Акио и Харумэ, Ясуко. В этих детях не было ни капли крови Тогано.
– Что?! Неужели это правда? – Ясуко так резко села, что одеяло сложилось треугольником, обнажив стройную фигуру Миэко в пижаме из узорчатого шелкового крепа. – Акио знал?
Миэко оторвала голову от подушки и кивнула.
Ясуко не помнила, как вернулась к себе, но проснулась она в своей постели, резко очнувшись от тягучего, топкого сна, в котором бежала сквозь нескончаемую череду белых занавесей.
Снег идет,
Снег идет;
Ни лужайки,
Ни мосточка,
Все белым-бело…
Да, да, да…
Увы мне, увы,
Дорога к дому
Милого
Пропала без следа…
Низкий монотонный голос с явным северным говорком снова и снова повторял слова этой нехитрой детской песенки, и чьи-то ноги отбивали на энгаве ритм.
«Харумэ», – подумала Ясуко.
– Харумэ! Ты уже встала?
Ответа не последовало. Песня смолкла, но после короткой паузы зазвучала вновь. Поняв, что Харумэ пытается вытащить ее из постели, Ясуко ощутила внезапный приступ замешанной на жалости любви, как к бедной сиротинушке. Она выбралась из теплой постели, задрожав от холода, и, прежде чем наспех одеться и выйти на улицу, заглянула в гостиную Миэко.
Сёдзи[27]в тесной прихожей были раздвинуты. Первый снег выстелил сад и припорошил крышу дома.
– А-а-а, так снег и вправду выпал, – пробормотала Ясуко себе под нос. – Вот почему она поет песню крестьян из Канадзавы. – И поглядела на Харумэ, стоявшую у низких перил энгавы напротив каменного умывальника в саду.
Поверх такой же, как у Ясуко, пижамы в красную полоску девушка накинула стеганый жакет из бледно-лавандового крепа. «Наверное, подарок воспитавшей ее бабушки», – решила Ясуко. Она припомнила мрачную роскошь огромного храмового комплекса, куда однажды возила ее Миэко. «Харумэ, которой суждено навсегда остаться маленькой девочкой, была бы гораздо счастливее, если бы ее оставили в покое в тех древних стенах», – пришло ей в голову.
Похоже, Харумэ почувствовала приближение Ясуко и медленно повернулась к ней. Что бы сказал Микамэ, увидь он ее сейчас? На бледном, ничего не выражающем, словно меловая стена, лице выделялись огромные черные глазищи и густые брови, прямо как на бидзинга[28], нарисованных тушью на белоснежной китайской бумаге. Лицо это вызывало в душе какую-то необъяснимую, смутную тревогу, была в нем странная дисгармония, как будто дремотное состояние ее разума отделило живые черты одну от другой.
«Добавь этому лицу ума и мужественности, и оно превратится в лицо Акио», – подумала Ясуко – так четко прослеживалось в них сходство двойняшек. Еще при рождении – даже раньше, еще в утробе матери – Харумэ было предначертано страдать от задержки в развитии, поскольку брат упорно давил на сестру ногами. Поначалу никто ни о чем не подозревал, глядя на пару прелестных детишек, но чем старше они становились, тем очевиднее проглядывал этот недуг.
Отъезд Харумэ к родителям матери был связан не столько с предрассудками и суевериями, сколько со страхом, что, останься дети вместе, болезнь может перекинуться на здорового брата.
«Если задуматься, в моих самых ранних воспоминаниях действительно всплывает какой-то ребенок – Харумэ, наверное. Я даже помню, как нас вместе держали на ручках. Но до сей поры я даже не подозревал, что мы двойняшки», – однажды поделился Акио с Ясуко. По словам Ю, старшей служанки из дома Тогано, которая была рядом с Миэко со дня ее замужества, Акио питал к Харумэ врожденную ненависть, постоянно таскал ее за волосы, бил по голове и всячески издевался, стоило только Миэко и Ю отвернуться в сторону. Прикрывшись жестоким поведением брата, родители нашли себе оправдание и отослали девочку в деревню чуть ли не в младенчестве.
Хотя брат и изувечил сестру еще до рождения, злая судьба распорядилась так, что Харумэ пережила его, однако мозг ее так и не сумел оправиться. Ясуко смотрела на Харумэ с новой, еще более горькой жалостью, припоминая тайну рождения близнецов, которую их мать открыла ей сегодня ночью.
– Тебе не холодно, Харумэ? – спросила она, обнимая девушку за плечи.
Харумэ медленно подняла на нее отсутствующий взгляд.
– Нет.
Вблизи стало заметно, что веки на белоснежном личике припухли, ресницы склеились, да так, что один глаз казался намного меньше другого. Общее впечатление было настолько тоскливым, что Ясуко пришло на ум сравнение с облезлым щенком.
– Ты еще не умывалась, дорогая? – Хотя Ясуко была намного младше Харумэ, она бессознательно обращалась к ней как к ребенку.
– Нет. Ю еще не встала.
– Ю заболела и до полудня вряд ли поднимется. – Сожалея о неспособности Харумэ адекватно воспринимать действительность, Ясуко подвела ее к раковине, набрала горячей воды и проследила за тем, чтобы та как следует умылась и почистила зубы.
Если не позаботиться вовремя, то Харумэ может весь день проходить неумытой. Обычно кто-нибудь замечал это и приводил ее в порядок, но иногда она никого к себе не подпускала и набрасывалась на добровольного помощника, словно дикая зверушка. Такое случалось только во время месячных. Однажды Ясуко тоже оказалась жертвой припадка, тогда Харумэ прокусила ей до крови мизинец. С тех пор Харумэ стала более кроткой с Ясуко, даже тянулась к ней, старалась побыть рядом.
Сегодня утром любование первым снегом, знакомым Харумэ по детским воспоминаниям, похоже, привело ее в блаженное состояние духа, поскольку девушка радостно следовала указаниям Ясуко, ловко орудуя зубной щеткой и послушно вытирая лицо полотенцем.
Ясуко развернула к себе чистое личико и аккуратно стерла с каждой реснички засохшую тушь, в очередной раз поразившись сверхъестественному сходству между этим смиренным, словно опрокинутым личиком и лицом Акио. Одно из них, конечно же, принадлежало мужчине, а другое – женщине, но фарфоровая бледность кожи та же, что была у Акио. Временами, вытирая лицо Харумэ, Ясуко касалась рукой щеки или губ девушки и ловила себя на том, что впадает в сладкую дрему, представляя, что перед ней и правда стоит Акио в обличье женщины, играет с ней, дразнит ее. Именно по этой причине она чуть не упала в обморок при виде одной из масок Но на сцене Якусидзи: ей показалось, что лица Харумэ и Акио слились воедино и предстали пред нею в образе этой маски.
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 34
