Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
На часах было без пяти винадцать, Фиби открыла бутылку шардоне, а мой полупредоставленный себе сын разыгрывал шекспировские трагедии с участием пластмассовых солдатиков. Мама вздохнула.
– Люси, милая, я была прямо как ты, когда умер папа. Думала, никогда уже не буду счастлива.
Моя мама, всю жизнь привязанная фартучными тесемками к кухне, готовила, убирала, обслуживала каждый актерский каприз моего отца и почти все время содержала семью на зарплату библиотекаря; папина кончина ее уничтожила. На то, чтобы оправиться, ей потребовался год. «Жизнь двухактна, – говорила она мне в свое время. – Фокус в том, чтобы пережить антракт».
Зато какой у нее теперь второй акт, а? Ей было всего пятьдесят три, когда папы не стало. Мы с Фиби еще учились в университете, и она решила, что вместо приливов климакса пусть будут лучше приливы тропические. И кто бы ее упрекнул?
– Секрет счастья, мама, в нижайших ожиданиях, – ответила я ей.
– Любовь моя, никто же не говорит, что ты должна быть счастлива постоянно. Будь ты счастлива ежедневно, ты бы работала телесиноптиком в утренних новостях, – рассудила мама. – Но случайные-то радости время от времени не возбраняются, а?
– У меня все хорошо, – подчеркнула я.
– Ой, Лулу! Ты совершенный шизофреник, – встряла моя отчаявшаяся сестра. – Корчишь из себя такую сильную и независимую, а на самом деле маешься одиночеством.
– Эй! Может, я и шизофреник, но зато всегда вместе.
Родственники не отметили мой словесный фляк даже закатыванием глаз. Я не собиралась постоянно прятаться за бравурными комментариями, но такова теперь моя стандартная настройка – за бруствером.
– Ты закрылась от друзей, – продолжала Фиби. – Например, когда мы с мамой не рядом, кому ты станешь звонить, если проснешься однажды в гостиничном номере рядом с обдолбанным жиголо?
– Да я никогда не проснусь в гостиничном номере рядом с обдолбанным жиголо. Ты хоть чуть-чуть меня знаешь вообще? И я не одинока. Я собираюсь влиться в новую социальную сеть под названием Безлиц-бук, она для людей определенного возраста, которые уверены, что их личная жизнь – ничье собачье дело.
Я почти расслышала, как Фиби показывает язык у меня за спиной. Мама одарила ее взглядом Отчаявшейся Матери.
– Дорогая, вот тебе мой диагноз: НЕДОЛЮБ – нажитый естественный дефицит обожания и любви. Пора тебе возобновить свидания. Твоя постель, милая, – пустее холодильника фотомодели.
– Возобновить свидания? – Я заюлила. – Что я такого сделала? За что меня наказывать?
– Это не только ради тебя, родная. Ради Мерлина. Ему нужно мужское влияние.
– Отсутствие необходимости морочить себе голову мужчинами – тайное преимущество смерти, – изрекла я.
– Ага, точно. – Фиби подлила мне вина. – Куда как хорошо тебе, одной-то, – за вычетом секса, ночных постельных хиханек, выноса мусора и могучего бога любви, который накидает любому грабителю. Конечно, здорово. Рай сплошной.
– Моя обожаемая дщерь, как, по-твоему, ты встретишь Того Самого, если вообще ни с кем не встречаешься?
Я смотрела на мать с сестрой в некоторой панике. Я пессимистка по той простой причине, что мое семейство сплошь хреновы оптимисты.
– Того Самого? Мама, ты что, подалась в джули эндрюс?[33]Да само предположение, что где-то есть кто-то для каждого, математически невероятно. Я нашла себе Того Самого, и он оказался Тем Самым Козлом. Да и твой, – добавила я.
Мама разговаривает руками. Когда она вывихнула запястье, прыгая с парашютом (не спрашивайте), у нее будто развился дефект речи. Теперь она сложила руки на коленях и смотрела только на них – и я тут же пожалела о колючем заявлении. Да что со мной такое? Когда я успела настолько прокиснуть? Что случилось с задорной, свободной девчонкой, которой я когда-то была? Она могла стоять на руках и петь йодли – если уместно, и нагишом. Сейчас я продолжала верить только в то, что верить совершенно не во что.
Фиби ободряюще погладила маму по руке:
– Если женщину обидел мужчина, это еще не значит, что нужно замотать сердце полицейским скотчем. Верно, мам?
– Как там Джереми? – Мама выплеснула его имя с безграничной брезгливостью.
– Кто?
Меня передернуло. Насколько мне известно, Джереми все еще был в Лос-Анджелесе – упивался своим неотъемлемым правом на жизнь, свободу и ногастых бытовых богинь. Кулинарное шоу Пудри на каком-то тамошнем кабельном канале, как назло, получило на днях приз. От ее фотографий во всех таблоидах, где она прижимала статуэтку к мясному суфле грудей, деваться было некуда.
– Но, дорогая, – оживилась мама, возобновив помавание руками, – шесть лет прошло, как он тебя оставил. Ты шикарная женщина, Лулу. Красавица и умница. Да тебе только включить женское обаяние, и...
– Женское обаяние! – перебила я. – Женское обаяние – это охмурение мужчин игрой на баяне. Я не умею.
– Ну вот что я тебе говорила, мам? – вздохнула Фиби. – Она такого мужененавистничества набралась, что люди скоро начнут думать, будто она лесбиянка.
Я хрюкнула от смеха.
– Да, я терпеть не могу мужчин, но это еще не делает меня лесбиянкой. А вот реалисткой – делает.
– Дорогая, у нас счастливая семья, – одернула меня мама. – Нам не к лицу скисать.
Я взглянула на маму с любовью. Со дня безвременной кончины отца она изобрела мантру «Живи проще, смейся чаще, люби глубже». Моя же, как я вдруг осознала, была такова: «Живи сложнее, реви чаще, злись постоянно».
Фиби осенена оптимизмом под стать маме. С самого детства она подбирала раненых птичек, лягушек, ящериц, белок, потом переключилась на мужчин, и все они были безнадежны и бессчастны. Она отправляла их в колледжи, помогала с визами, находила работу. Все они рано или поздно ее покидали – как только вставали на ноги. Единственное исключение – ее муж, художник-декоратор. Дэнни был предан моей сестре настолько, что готов был строить конуру каждой ее дворняжке.
– Ты, Люси, эдакое игривое презрение к мужчинам довела до совершенства, – продолжала Фиби, не желая ставить крест на родной сестре. – Но ты подумала, как это отразится на Мерлине? «Мамочка, когда вырасту, я хочу быть таким же унылым мизантропом, как ты».
– Мизантропия и цинизм – составные части моей загадочности, – ответила я.
Мерлин сидел на траве, лицо его светилось от возбуждения.
– «Как будто мы были бездельниками по закону судьбы, дураками – по небесному велению, ворами от действия сфер», – произнес он, попугайничая за Эдмундом из «Короля Лира»[34]и совершенно не понимая смысла; а относились слова эти, по утверждению мамы-библиотекаря, к астрологии. Знак же Мерлина – «НЕ БЕСПОКОИТЬ», с Аспергером в асценденте. Я погладила златовласую голову, и он просиял в ответ. От улыбки его становилось больно – такая она была беззащитная, и я ощутила укол отвращения: вдруг и впрямь наберется от меня угрюмости.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
