Быть лазутчиком и соглядатаем в стане противника всегда нелегко, а когда твой противник — хитроумная Яххотеп, трудности возрастают во сто крат.
Мало того, что передать послание в Аварис представляло собой немалую головоломку, еще сложнее было сообразить, что же написать в нем.
Царица умела каждому дать четкое задание, но только она одна знала то целое, что сложится из многих деталей.
Почему она оставила Фивы? Для отвода глаз? Или это приманка? Пер-Камос в самом деле готовят как передовую линию обороны? Или он станет надежным тылом для готовящегося нападения на Дельту? На эти вопросы и на многие другие лазутчик не мог ответить. Он не понимал, почему владыка гиксосов до сих пор не напал на Фивы? Не иначе что-то случилось в Аварисе, и неприятные события удерживают его в столице.
Значит, следовало набраться терпения и дожидаться удачного момента. Следуя этому правилу, лазутчику удалось уничтожить уже двух фараонов — Секненра и Камоса.
Благоразумие подсказывало, что точно так же ему следовало действовать и дальше.
Обреченный — офицер, командовавший отрядом боевых колесниц и посмевший осудить владыку за то, что тот не начинает боевых действий, — сумел пройти через третьи ворота лабиринта.
Воистину подвиг.
Избегая смертельных ловушек, воин обнаруживал удивительную изобретательность и недюжинную быстроту. Глаза Апопи горели неподдельным интересом.
К четвертым воротам — арке из бирючины — вел небольшой проход с полом из красной глины. Обреченный сразу заметил в ней осколки стекла: стоит ему побежать, и они вопьются ему в ноги. Желая избежать очередной ловушки, он решил прыгнуть и уцепиться за ветви бирючины. Он раскачается на них, наберет скорость и выпрыгнет из опасной зоны.
Но на этот раз он ошибся.
В зелени бирючины был спрятан обоюдоострый клинок, за который он и схватился обеими руками. Почувствовав острую боль, несчастный разжал руки, повалился спиной на острые осколки, разбил голову и теперь лежал, истекая кровью.
— Еще одна бестолочь, — равнодушно произнес Апопи. — Ты хоть немного повеселилась, Ветреница?
Красавица-азиатка сидела по правую руку Апопи и весьма рассеянно смотрела на кровавое зрелище. Офицер, которого она обрекла на смерть, был не слишком хорошим любовником.
— Я не могу забыть о своих бедах.
— Что за беды?
— Минос сделал все, что ты пожелал. Почему не позволить ему вернуться на Крит?
— Потому что мне нужен его талант.
— Но у его товарищей не меньше таланта.
— Ты прекрасно знаешь, что это не так.
— А что, если я буду молить верховного владыку оказать мне эту милость?
— Возлюбленный твоего сердца никогда не покинет Египет.
Создали ли боги что-нибудь прекраснее Кошечки? Усач забывал с ней о войне, той самой войне, что привела его на юг, где он повстречал свою любимую жену, смуглую длинноногую, благоухающую амброй нубийку.
Кошечка знала толк в целебных растениях и спасла своим искусством немало раненых. Теперь она возглавляла отряд лекарей, оказывавших немедленную помощь пострадавшим. Ее считали героиней. Воины не могли не засматриваться на нее, но ни один из них, зная характер ее мужа, не позволял себе неуместного жеста или шутки.
Когда-то, вступив в отряд освободителей. Усач дал обет, что никогда не привяжется к женщине. Он всегда сражался в первых рядах, у него было мало шансов остаться в живых, поэтому было разумнее обходиться, как Афганец, временными любовницами.
Но кто мог устоять перед чарами и упорством Кошечки? Она выбрала себе Усача и обвилась вокруг него, как лиана. И как же сладостен был этот плен!
Кошечка чуть отодвинулась от мужа и насмешливо на него поглядела.
— О чем ты сейчас думаешь?
— Я?.. О тебе!
— Не только. Ну-ка говори быстро!
Усач поднял глаза к потолку деревянной сени, в которой страстные любовники провели немало сладких часов.
— Решающий час приближается.
Кошечка сразу перестала улыбаться.
— Тебе страшно?
— Конечно. Когда идешь один против десяти, дело, можно сказать, проиграно заранее.
— Ты забыл о царице Яххотеп!
— Кто может забыть о ней? Не будь ее, Апопи давно бы уже растоптал весь Египет. Мы все отдадим жизнь за царицу Свободу и не пожалеем об этом.
В дверь постучали.
— Это я, Афганец.
Кошечка завернулась в большое льняное покрывало.
— Входи, — пригласил Усач.
— Не хотел вас тревожить, но ничего не могу поделать. Яннас со своими войсками покинул Аварис и направился на юг. В предместьях Мемфиса флотоводца подстерегала неприятная неожиданность: борцы за свободу сумели уничтожить сторожевые посты гиксосов.
— Теперь тамошним жителям несдобровать!
— Само собой, но им удалось остановить на время Яннаса и предупредить нас об опасности.
— Царица собирается отправить в Мемфис подкрепление?
— Только два отряда — твой и мой.
— Ну что ж, значит, погибнем вместе с жителями Мемфиса.
— Или не погибнем — зависит от нашей ловкости. Наша задача — увести гиксосов к Пер-Камосу. Ведь всегда радостно гнаться за бегущими трусами, чтобы добить их? Но если наша хитрость не удастся, мы все до единого сложим там головы.
Усач медленно одевался.
— Раздай нашим воинам крепкое ячменное пиво.
— Они его уже выпили, — отозвался Афганец. — Теперь мы объясним им…
— Ничего не надо объяснять, пустая трата времени. Они умрут героями, а мы покажем им пример.
— Не поддавайся унынию, Усач.
— Неужели я от тебя услышу, что мы пережили и худшее?
— Нет, худшего мы не переживали.
— Я иду с вами! — объявила Кошечка.
— Ты остаешься здесь, — сказал Усач. — Это приказ, он не обсуждается.
Он притянул ее к себе и крепко поцеловал. Поцелуй был последним, его стоило запомнить.
15
Ветреница знала, что, попросив владыку о милости и открыв ему свою привязанность к Миносу, совершит непоправимое. Попытавшись добиться для художника счастья, о котором он мечтал, она подвергнет его большой опасности. Ей показалось куда более разумным признаться Миносу в том, что она знает его истинные намерения и отговорить от участия в заговоре против Апопи. Если они будут заодно, им станет легче, и они сумеют найти какой-нибудь выход.
Ночь давно наступила, а Минос все не появлялся на пороге опочивальни своей возлюбленной, до поры до времени занятой своими мыслями.
