Она посмотрела на бледные лепестки цветка, и ее губы задрожали.
Ее поведение вконец озадачило Линдсея: он ждал гнева, а встретил только безграничную печаль и ранимость. Но сейчас у него не было времени ни размышлять над этим, ни сочувствовать горю Исабель, ведь в нескольких десятках шагов от них вовсю бушевал пожар, а у ворот ждала удобного момента для нападения сотня вооруженных до зубов англичан.
– Нам пора уходить, Исабель, – негромко, но твердо сказал он.
– Вы подожгли замок, не дав мне возможности проститься, – тихо ответила она. – Позвольте же сделать это сейчас…
Не находя в себе сил для отказа, Линдсей с досадой взъерошил свою густую шевелюру: наверное, он и впрямь поторопился, но у них так мало времени! Он совсем не хотел сделать ей больно…
Ему вспомнился сад его матери – райский уголок, манивший благоуханьем и буйством красок. В детстве они со старшим братом частенько играли в этом саду. Увы, и он погиб в огне.
– Когда я была совсем маленькой, мой отец привез первые кусты роз из Крестового похода, – сказала Исабель. – Он всегда говорил, что матушка настоящая волшебница по части разведения роз, – она улыбнулась, погружаясь в воспоминания. – И правда, наш сад с ранней весны до поздней осени был полон этих чудесных цветов – белых, розовых, красных… Когда матушка умерла, отец похоронил ее в нашей часовне, чтобы она всегда была рядом с нами и со своими любимыми розами, – Исабель показала рукой на островерхую кровлю маленькой часовни, выглядывавшей из-за стены. – Боже, как бы туда не добрался огонь! – добавила она с ужасом.
– Не беспокойтесь, я приказал своим людям как следует смочить водой крышу часовни, – успокоил ее Линдсей. – Я не жгу церквей.
Исабель молча кивнула головой, в уголках ее глаз дрожали невыплаканные слезы.
У Линдсея заныло сердце, нестерпимо захотелось обнять ее хрупкие плечи, утешить, осушить слезинки. Но, усилием воли заставив себя сдержаться, он только смотрел на прелестную черноволосую девушку, стоявшую в темноте ночи посреди горящего, разоренного сада с белой розой в руках.
В самом укромном уголке памяти, еще хранившем заложенный учеными монахами философский взгляд на мир, Линдсей не мог не оценить символического значения этой картины, свидетельствующей, что небеса и ад – две стороны одного целого.
И этот ад на земле он создал своими руками.
– Исабель, – снова позвал горец. Комок в горле мешал ему говорить, но он продолжал: – Несколько лет назад я точно так же потерял свой замок – его сожгли англичане вместе со всеми обитателями, моими родными, слугами и солдатами…
– Значит, вы знаете, что я чувствую, – перебила его девушка, – но это вас не остановило.
– Да, не остановило, – ответил он хриплым от волнения голосом.
– Я знаю, у вас не было выбора, – прошептала она. Горец кивнул, чувствуя страшную пустоту в груди, как будто у него вынули сердце: пожар Аберлейди оживил в его памяти кошмар шестилетней давности, и прогнать его стоило немалых усилий. Вспоминать о том, что произошло в Уайлдшоу, не было ни сил, ни времени.
Уж лучше бы Исабель накричала на него – это принесло бы ему облегчение, усмирило бы гнев, столько лет полыхавший в его груди.
Но ее безграничная печаль тронула его, взволновала, бросила ему вызов. Девушка стояла перед ним с жалкой розой в руках, от копоти превратившейся из белой в серую, и ему вдруг чего-то захотелось… он и сам бы не смог сказать чего. Никогда еще он не чувствовал себя таким незащищенным, уязвимым.
Она подняла на него свои удивительные, мерцающие, как опалы, глаза. В них не было ни злости, ни обиды, только понимание и прощение.
Линдсей отвел взгляд, испугавшись, что броня, в которую он заключил свое сердце, вот-вот даст трещину. Стараясь унять волнение, он напомнил себе, с какой целью явился в Аберлейди и почему счел нужным поджечь этот замок. Ведь Исабель Сетон, такая трогательная в своей слабости и такая прелестная, в сущности, всего лишь пешка в его игре, и он должен использовать эту пешку в своих интересах, как и собирался.
– Политика выжженной земли осуществляется с санкции Хранителей Шотландского королевства, – снова подняв на нее взгляд, проговорил Линдсей нарочито холодным тоном, – чтобы помешать англичанам захватить собственность горцев.
Ее печальные лучистые глаза опять заставили его сердце дрогнуть, но сил отвернуться уже не было.
– Я знаю, – кивнула она, – просто в глубине души я надеялась, что Аберлейди избежит этой страшной участи…
– Глупая и совершенно безосновательная надежда, – резко возразил Линдсей. – У англичан уже наготове стенобитные орудия, не позже сегодняшнего утра они начнут решительный штурм. Вы не давали им проникнуть в замок, я же сделал так, что они сами будут держаться от него подальше, по крайней мере, сейчас. Поверьте, я поступил так для блага Шотландии, для вашего собственного блага.
Прекрасное лицо девушки помрачнело, в опаловых глазах зажегся синий огонек.
– Вот уж не думала, что Сокол Пограничья так печется о своей родине, – с печальной иронией произнесла она.
Линдсей вздрогнул, как от удара по лицу: ее печаль уязвила его сильнее, чем любые упреки и брань.
Разумеется, многие его соплеменники разделяли мнение Черной Исабель, но ей ли не знать, что дурная слава о нем пошла именно после ее пророчества?!
– Идемте, у нас нет времени на болтовню. – Он потянул девушку за здоровую руку, чувствуя, как в душе закипает гнев.
– Скажите честно, с чего вдруг вы озаботились моим благополучием? – не унималась она. – Люди говорят, что Сокол Пограничья печется только о своих интересах…
– Знаю, слышал! – рявкнул Линдсей и посмотрел во двор: пламя уже уничтожило там все деревянные постройки и подбиралось к центральной башне, а в закутке у задней стены переминались с ноги на ногу его люди и обитатели Аберлейди, поглядывая в сторону сада. – Идемте же! – сердито повторил горец, хватая ее за правое запястье.
Девушка попыталась вырвать руку.
– Зачем я вам понадобилась, Джеймс Линдсей? – не двигаясь с места, спросила она.
– Хотите верьте, хотите нет, но я пришел вас спасти, – нетерпеливо бросил он.
– Неправда, – покачала головой Исабель. – Вас что-то толкнуло на этот шаг. Скажите, что?
– Вы ослепли, миледи? – воскликнул он. – Вокруг бушует огонь, который вот-вот до нас доберется. Нам надо уносить ноги, пока целы!
Она не ответила, только смотрела на него широко открытыми глазами, полными готовых пролиться слез. На ее тонком нежном лице и черных, как вороново крыло, волосах метались в зловещем танце багровые блики пламени.
– Как бы то ни было, сейчас я ваш спаситель, – буркнул Линдсей, не понимая, почему его слова так ее взволновали, – а потом можете называть меня, как вам заблагорассудится.
Он сгреб Исабель в охапку и помчался по дорожке к полыхавшим воротам, а потом через объятый пламенем двор, где его встретил настоящий шквал искр.
