Но после отбытия посольств, по свидетельству юртовского астраханского татарина, прибывшего с Дона, съехались казаки с моря и из городков всем войском и шумели на атамана Волокиту Фролова: «Ты-де у нас отпустил послов! Все равно уже мы заворовали; побить было всех, а как они будут назад из Царя-города, то мы их и тогда побьем, все равно наша служба государю не во что, выдает нас в руки недругам нашим, турецким людям; хотя с Москвы пришлют на нас и сто тысяч, то мы не боимся, даром нас не возьмут, с беремся в один городок и помрем все вместе, а если государь сошлется с турским и крымским царями и придут на нас ратные люди со всех сторон, то мы отойдем к черкасам на Запороги, они нас не выдадут». И торговые люди из украинных городов, приезжая на Дон, слышали, как казаки говорили про послов: «Ушли-де они у нас, сюда едучи, но не уйдут, назад едучи, непременно всех их побьем»[15].
Так что провокация на Дону готовилась масштабная. Но, видимо, из-за противодействия разных группировок, (а они, несомненно, существовали среди визовых казаков и помимо запорожского «лобби»), донцы ограничились ни в чем не повинным Карамышевым, который в худшем случае был просто несдержан на язык.
Видимо, тогда же и на том же круге, 6 октября 1630 года, была написана донцами и отправлена в Москву повинная отписка, которая, между прочим, содержала не только покаянные нотки, но и нравоучительные.
Написали казаки, что они от божьей милости не отступники и царю «не изменники и не лакомцы», а служат с травы да с воды, то есть — бескорыстно. А истинную православную христианскую веру, в которой предки их и сами они породились и выросли, они помнят и крепко держат и вперед за нее против любого недруга хотят стоять «крепко и неподвижно». И за царя умирают, «вся любимая света сего отставя и телеса свои презрев». Именно будучи православными христианами, по религиозным так сказать соображениям, отказываются они теперь идти на помощь туркам, «потому что наша истинная православная христианская вера турчанам неприятна» и давно они хотят ее попрать и разорить.
Далее казаки стали приводить доводы мало понятные приземленным московским людям. «А другая статья, мы тебе, государю, послужим с турскими людьми над Литвою хотя и поисканье учиним, а слава будет турского Мурат салтана и турских людей, а не твоя, государева, и не нас, холопей твоих, служба прославится; за то нам, холопьям твоим, к турским людям мимо твоего царского величества на службу не хаживать».
Вот так, твердо и уверенно, заговорили они о своей казачьей славе, поставив ее наравне со славой царя.
Но дальше опять стали врать и выкручиваться, поскольку перешли к объяснениям, за что убили Карамышева. Свалили на бедного, что он хотел их бить и разорять и для этого связывался с крымцами и ногайцами. Спрашивали, дескать, они у Карамышева, а есть ли у него царский наказ или грамота, чтоб казаков карать. Если б была такая грамота, то они б сами свои головы на дровосеку положили. Но у Карамышева такой грамоты не было, и казаки, видя его, Карамышева, «над собою злоухищренье, от горести душ своих, за великую его неправду, того Ивана Карамышева обезглавили». В общем, убили за измену и превышение власти. Ложь заведомая…
Но потом, когда речь зашла о будущих взаимоотношениях Москвы и Дона, голос казачий опять окреп. «… И будет мы тебе, государю, и всей земле не надобны, и мы тебе, государю, не супротивники: Дон реку от низу и до верху и реки запольные все тебе, государю, до самых украинных городов крымским и ногайским людям распространим, все очистим, с Дону с реки и со всех запольных рек все, холопи твои, сойдем по твоему государеву указу».
Написав эту повинную отписку, в которой претензий и нравоучений было больше, чем раскаяния, собрали казаки двух ребят, Дениса Парфенова и Кирея Степанова, — «Езжайте, пострадайте за общество». И поехали они как на плаху.
Но когда эта отписка дошла до Москвы, напряженность между Доном и Москвой, абсолютно недопустимая в условиях совместной войны России и Турции против Польши, утратила свою остроту. Война опять не состоялась. Отвлекли турок персидские дела.
Когда русские посланники достигли Константинополя, польский посол успел заключить мир с турками. Визирь сказал русским послам: «Теперь у нас недруги не одни польские люди, со всех сторон у нас недругов умножилось, и нам теперь не до поляков, управиться нам с ними за их неправды не время». И султан русскому царю в грамоте в очень учтивых выражениях то же самое ответил.
Предупредительные меры запорожцев в целом пропали даром. Да и для Войска низового Запорожского многое в 1630 году поменялось. От морских просторов обратило Войско свои взоры на северо-запад, на Польшу.
И надолго. 4 апреля некий Тарас Федорович с запорожцами ударил на поляков, на Корсунь. Началась череда войн между черкасами и ляхами, измотавшая за полвека оба народа.
Для донцов любое изменение в Войске Запорожском имело важное значение. То, что запорожцы направили все свои силы на поляков, ослабило казачество на Черном море. Одни донцы не имели достаточно людей и стругов, чтобы воспроизводить прежние набеги во всем их размахе.
И значение Азова в жизни Войска Донского изменилось. Раньше донцы, не отвлекаясь, перемахивали азовские преграды и вместе с запорожцами рассекали по морским волнам. Азовские стены после смутного времени они пытались развалить лишь дважды, с досады, отвечая ударом на удар, причем осада Азова в 1625 году, закончившаяся взятием башни на Каланче, длилась всего три дня. Теперь, хотя и не сразу, ослабев на Черном море, донцы должны были качественно поменять свои взаимоотношения с Азовом.
Но не все сразу делается, не все сразу меняется. Пока что русские послы в Константинополе, на чьих глазах утопили Карамышева, очень боялись возвращаться домой через земли донских казаков.
В 1631 году под Азовом было тихо. Донцы как бы отодвинулись, не мешали азовским разбойникам, а те времени зря не теряли, за два года пригнали вместе с крымчаками с русских окраин тысяч 8 пленных. Под Ливнами в августе 1632 года у Савинской дубравы тысяч двадцать татар побили и в плен угнали 700 ливенцев — городовых казаков и детей боярских. Перекрыли те татарам дорогу на московские земли в дубраве между реками Тимом и Кшенью и полдня держались, но не устояли.
К крымчакам присоединились осмелевшие татары Казыева улуса и тоже пригнали полон. Молодых продавали за чашу проса, а старым и обессилевшим просто головы секли.
Сами донцы вместе с запорожцами ходили разбойничать на Волгу и Каспийское море. А 200 лихих ребят вместе с запорожцами высадились в Крыму, ограбили деревни, самого хана выгнали из Бахчисарая и только после этого ушли с добычей в Запороги.
Вообще в это время запорожское присутствие и запорожское влияние на Дону особенно заметны. Царицынский воевода князь Волконский сообщал, что среди донцов постоянно возникают слухи, что из Москвы готовится карательный поход на Дон, и донцы тогда угрожают, что на помощь к ним придут 10 тысяч запорожцев и говорят: «А у нас де, у донских казаков, с запорожскими черкасы приговор учинен таков: как приходу откуды чаять каковых воинских людей многих на Дон или в Запороги, и запороским черкасам на Дону нам, казакам, помогать, а нам, донским казакам, помогать запороским черкасам, а Дону де нам так без крови не покидывать». Не много и не мало, а перед нами открытый военный союз.
