Эта грандиозная картина сильно подействовала на мою смятенную душу: я невольно сравнил ад, кипевший в моей груди, с глубоким, божественным спокойствием природы, и при этом все мои бурные чувства словно слились в одно чувство неизмеримой скорби. Я закрыл лицо руками, и слезы хлынули у меня из глаз.
Прикосновение чьей-то руки к моему плечу заставило меня вздрогнуть. Я быстро выпрямился, пристыженный и раздраженный, так как жгучие капли, катившиеся по моему лицу, были смешные и унизительные слезы отверженной любви.
— Пинехас, дитя мое, ты мало доверяешь любви своего отца. Зачем ты хочешь от меня скрыть то, что тебя так сильно огорчает? — сказал Энох, взяв меня за руку.
Я хотел заговорить, но он прервал меня.
— Молчи, я все знаю. Кермоза нашла в твоей комнате холодное и жестокое письмо сестры Мены… Я понимаю твои чувства, так как сам изведал, что неудовлетворенная любовь жжет сильнее, чем раскаленный песок пустыни, и воспламеняет жажду, которую ничто утолить не может. Но, сын мой, от несчастной любви не умирают, если только имеют достаточно твердости и упования, чтоб достигнуть цели: в этом случае человек так же вынослив, как верблюд, который беспрепятственно проходит песчаную степь. Зачем это уныние? Кто тебе сказал, что ты не можешь добиться обладания этой гордой египтянкой помимо ее воли, если не сегодня или завтра, то, по крайней мере, через год. Слушай, я хочу открыть тебе великую тайну, тайну, которая имеет громадное значение для народа Израильского и, может статься, для твоих собственных целей.
Я свободно вздохнул: слова отца моего, будто прохладный ветер, освежили мое измученное сердце. Если была еще какая-нибудь надежда, я мог терпеть и ждать.
— Человек, о котором я говорил тебе, — продолжал Энох, и глаза его засверкали диким энтузиазмом, — знаешь ли ты, кто он такой? Это — Мезу, дитя, спасенное чудесным образом от избиения младенцев-мальчиков нашего народа и усыновленное дочерью фараона. В пустыне, где он скрывался, сам Иегова удостоил явиться ему и повелел выполнить гигантское дело: он должен освободить народ Израилев, вывести его из Египта, дать ему законы и царствовать над ним. Итак, сын мой, если ты захочешь последовать за мною, то можешь похитить любимую женщину и жить с нею вдали от этой земли рабства, в благословенной стране, которая плодородием своей почвы и изобилием земных плодов походит на Эдемский сад, где обитали наши прародители. Предводимый самим Предвечным, народ Иеговы достигнет этой обетованной земли и получит ее во владение. Там также воздвигнется храм, и понадобятся жрецы и маги; там твоя мудрость и познания доставят тебе славную будущность.
Я слушал как очарованный. Похитить Смарагду, жить с ней вдали от ее гордой родни, поставить ее в полную зависимость от моей воли, — чего же больше мог я желать?
— Ступай в приемную залу, уже время, — сказал Энох, — но смотри не подавай вида, что я говорил с тобой. Будь в высшей степени почтителен к Мезу и следуй всем его советам, потому что сама премудрость Всевышнего говорит его устами.
Он вышел, а я спустился в ярко освещенную залу и, остановившись у стола, с нетерпением устремил глаза на дверь, в которую должен был войти великий муж.
Через несколько минут послышались шаги, и, сопровождаемый Энохом, вошел человек высокого роста, один вид которого внушал уважение, смешанное со страхом. Его выразительное лицо было обрамлено массой черных вьющихся волос, строгое очертание рта показывало железную волю, а под густыми бровями горели темные глаза, взгляд которых нелегко было выдержать. Вслед за Энохом показались седые головы десятка стариков, старейшин колен Израилевых.
Я низко поклонился Мезу, который на секунду остановился и зорко посмотрел на меня. Этот взгляд пронизывал, как острый клинок меча. Я невольно опустил глаза.
— Энох говорил мне о тебе, Пинехас, — произнес Мезу густым металлическим голосом, — и я рассчитываю на тебя.
Слегка кивнув головой, он прошел дальше и сел в кресло, которое было выше всей остальной мебели. На минуту, казалось, он погрузился в размышление, потом, заметив, что все мы стоим, сказал:
— Садитесь, братья. Энох и Пинехас, вы займете места возле меня.
Старики уселись на скамьях, а Энох начал разрезать жаркое, заметив:
— Наш вождь не пожелал присутствия слуг при трапезе.
Затем он наполнил вином золотую чашу и подал ее Мезу, приглашая всех остальных самим угощать себя. Мезу высоко поднял чашу.
— Выпьем за успех нашего предприятия для общего спасения, — сказал он.
Затем, наклонившись ко мне, он тихо прибавил:
— Я считаю тебя в наших рядах, сын мой, Не связывая ничем твою волю, так как знаю, что личный интерес скрепил твой союз с нами сильнее всяких клятв. Для страсти не существует ни родных, ни закона, ни религии, ни касты, для нее цель освящает средства. Не так ли? Ведь ты хочешь того, к чему стремится душа твоя?
— Да, — ответил я, опустив голову.
Мезу выпил свою чашу вина, и все присутствующие сделали то же самое. Потом, облокотившись на стол, он обвел собрание огненным взглядом и начал так:
— Братья! Вы знаете решение, принятое нами на случай, если фараон Мернефта, гордый и упрямый человек, откажется освободить наш народ, который так долго терпит муки и угнетение. Мы победим, ибо я прихожу вооруженный могуществом Иеговы и поражу Египет ужасными язвами, как возвестил мне Предвечный у несгораемого куста. Однако для достижения этой цели необходимы люди, которых и указала мне высшая премудрость. Будете ли вы беспрекословно повиноваться велениям Иеговы, выраженным мною, Его послом?
Он встал, все последовали его примеру и в знак покорности склонились перед ним до земли. Я поклонился вместе с прочими, но глаза мои не отрывались от этого поразительного лица. Недаром я был учеником храма и внимательным наблюдателем: в тот момент, когда все головы были преклонены к стопам пророка, мне показалось, что в глазах его мелькнуло выражение горькой иронии…
Я вздрогнул. Уж не издевается ли он над слепой верой, которую внушил этим людям? Но я не имел времени размышлять, потому что Мезу заговорил снова:
— Некоторые из тех язв, которые должны поразить эту страну, будут произведены силою, излитою на вас Предвечным чрез мое посредство, а вами направленною на египтян. Иегова указал мне людей, достойных этого назначения, и ты находишься в их числе, молодой человек, — прибавил он, обращаясь ко мне. — Я вскоре предстану пред лицом Мернефты и потребую у него освобождения избранного народа Божия, но, прежде чем сделать этот решительный шаг, необходимо покончить важное дело. Один из наших братьев, Элиазар, обвиненный египтянами в высасывании человеческой крови, был схвачен и приговорен к повешению, причем язык его постановили вырвать и бросить на съедение хищным птицам. Приговор этот вдвойне несправедлив, потому что если б Элиазар и высасывал кровь некоторых египтян, то делал бы только то же самое, что они делают с нашим племенем вот уж четыреста лет. На самом же деле вот что произошло: не будучи в состоянии дольше терпеть невыносимое тиранство и вдохновленный волею Иеговы, Элиазар попытался организовать восстание своего колена. Но слишком малочисленные, робкие и не имевшие искусных предводителей, люди эти были разбиты, а несчастный Элиазар, схваченный как зачинщик бунта и, сверх того, обвиненный в высасывании человеческой крови, был приговорен к смерти. Но Господь видит страдания своего народа. Он хочет освободить его, и всемогущая десница Предвечного поддерживает каждого из наших братьев. Поэтому Он не допустил погибели Элиазара: волею Иеговы им овладел сон, подобный смерти, тело его окоченело, а язык исчез, отнятый на некоторое время самим Богом. Когда перед совершением казни египтяне разжали ему рот и не нашли языка, говорившего с ними несколько часов назад, то пришли в ужас. Кроме того, поднялась страшная буря. Дерево, на котором повесили тело, сломилось, и Элиазар упал в Нил. Египтяне хотят искать тело, чтоб уничтожить его, но мы должны предупредить их. Элиазар не умер, он жив, и я приму меры, чтобы спасти его. Как только придет пора, я дам вам знать, братья. Будьте ко всему готовы, потому что я потребую у Мернефты освобождения моего народа. Теперь идите по домам, а мне нужно еще поговорить с Энохом.
