– И мы подумали, что нас пятеро, и он знает, что нас пятеро, он же умеет считать и видит, что нас… раз, два, три, четыре, пять… пятеро. А он один. Причем он не пьяный, и с ним нету бабы, на которую надо произвести впечатление. А дело тем более было в Гулле. Там, при раскладе пятеро на одного, просто фингалом под глазом тебе не отделаться. Тут прямая дорога в реанимацию. Этот мужик, он был либо самым крутым парнем в городе, либо законченным психом. Мы с братьями переглянулись, а он говорит: «Я так и думал», – разворачивается и идет обратно к машине. Я потом долго об этом думал. И до сих пор еще думаю. И иногда я жалею, что мы так просто его отпустили, потому что мне интересно, что бы он сделал, если бы дело дошло до драки. Положил бы он нас или нет. Но я никогда этого не узнаю. Бот что меня угнетает. Неудовлетворенное любопытство.
Я рассказываю Одли про Уолтера. Одли любитель поговорить, но в отличие от многих говорунов он умеет слушать.
– В Барселоне.
В Барселоне
Женщина-полицейский. Пещерная женщина. Учительница. Девочка-школьница. Горничная-француженка. Медсестра. Застенчивая невеста. Исполнительница танца живота. Военнослужащая. Гейша. Бой-баба, командир космического корабля. Характерные костюмы – важная составляющая представления, потому что без костюмов и минимальной хореографии это было бы уже никакое не шоу, а самая обыкновенная поебень, как называл это Хорхе. Я делала горничную-француженку и медсестру, потому что эти костюмы подходили мне по размеру. Остальные девчонки тоже особенно не выпендривались и работали каждая в своем образе, кроме Марины, которая вечно пыталась внедрить в представление новых персонажей – предположительно знаменитых женщин из истории и легенд, про которых никто из нас даже не слышал: каких-то философинь, забитых до смерти камнями, королев, чье влияние на развитие картофеля как сельскохозяйственной культуры было явно недооценено, изнасилованных политических деятельниц, фанатичных химичек.
– Нет, – решительно заявлял Хорхе. – Зрителям не нужны никакие новшества. К нам идут люди, которые знают, чего хотят.
– Наверняка им уже надоело смотреть, как женщине-полицейскому грубо вставляют сзади, – возражала Марина, женщина-полицейский, которой грубо вставляют сзади.
– Зрителям никогда не надоедает смотреть, как женщине-полицейскому грубо вставляют сзади. Этот номер идет уже десять лет. И за все это время в зале не было ни единого пустого места.
– Но должен же быть хоть какой-то прогресс.
– А зачем?
Хорхе был прав. Прогресс в данном случае был не нужен. В основном к нам ходили туристы, а из местных никто не смотрел наше шоу больше одного раза. Хотя были, конечно, и исключения. Периодически к нам заглядывал обозреватель из, так сказать, отраслевого журнала (да, сегодня буквально у каждого ремесла есть свой журнал). Телепродюсеры забредали достаточно часто в поисках «новых талантов»; но как только Хорхе их вычислял, он сразу же выдворял их из клуба. Аккуратненький старичок в галстуке-бабочке, доктор Альфонсо, дерматолог на пенсии, приходил два-три раза в неделю. Он был истинным почитателем данного вида искусства, но именно в традиционной и устоявшейся форме, без новомодных изысков. Он писал очень славные, трогательные записочки: красивым почерком, по-английски. «Такой замечательной горничной я не видел с того представления в Амстердаме, тридцать лет назад» или «Мне показалось, вы были немного подавлены во время вашей потрясающей сцены с медсестрой. Надеюсь, у вас все хорошо. Для меня это был незабываемый вечер: смотреть на вас сзади – истинное наслаждение. Ваш верный поклонник».
Исполнители не задерживались в шоу надолго, потому что, хотя нам платили большие деньги и условия работы были очень даже приличные, когда ты привыкаешь делать «это» на сцене, тебе быстро становится скучно, причем с каждым разом все скучнее и скучнее. Тем более что это не та работа, где есть какие-то перспективы карьерного роста; то есть какие-то перспективы есть – например, можно со временем перейти в шоу классом повыше, – но там будет все то же самое. И конечно же, это не та работа, которой можно заниматься всю жизнь.
Когда я работала в клубе, там были еще Кристиана (из Люксембурга; рост шесть футов и дюйм, могла бы легко подрабатывать вышибалой), Надя (из России; двадцать два года, но выглядела на двенадцать), Северин (француженка с роскошным бюстом, как у цветущей кормящей матери – причем кормящей как минимум двух младенцев), Эрика (шведка с бюстом, как кредитная карточка), Лу и Сью (лесбиянки из Далласа, вечно под кайфом), Марина (швейцарка), и среди этого иностранного легиона «горячих штучек» – три символические испанки, Лурдес и две Патрисии (которые были похожи как две капли воды, но всегда обижались, если их принимали за сестер или путали друг с другом, и которые никогда не работали в одном и том же спектакле, потому что были похожи как две капли воды. Одну называли Скорбящей Патрисией, другую – Крайне Скорбящей Патрисией; Скорбящая Патрисия могла убиваться в течение часа по поводу скудного выбора насадок для фена; Крайне Скорбящая Патрисия убивалась по этому поводу полтора часа; но мы все равно их не различали – потому что никто не выдерживал патрисианской скорби больше пяти минут).
И, конечно, была еще и примадонна… Хейди (бельгийка аргентинского происхождения, блондинка с роскошными формами, просто помешанная на сексе). Самые говорливые мужики умолкали в ее присутствии и только нечленораздельно мычали и слабо кивали. Хейди была воплощением сексуальных мечтаний любого мужчины. Ей даже не нужно было ничего делать – просто быть собой. На сцене, где сплошные голые девушки, она единственная смотрелась по-настоящему голой. Хейди всегда выступала последней, когда зрителям уже приедалось зрелище истово совокупляющихся тел. Даже за кулисами было слышно, как пыхтят в зале разгоряченные мужики. Я думаю, ее главный секрет был в бровях, хотя как-то раз я прошла мимо нее в гримерке, и меня обдало жаром, как будто я прошла мимо раскаленной печи. Даже парни, которые выступали в шоу – настоящее международное сообщество из американцев, венгров, итальянцев, поляков и англичан – и у которых по идее должно было развиться стойкое отвращение к сексапильным блондинкам с роскошными формами, и те увивались вокруг Хейди.
Силовые забеги
Когда мне предложили поработать в «живом» секс-шоу, я рассмеялась и категорически отказалась. Или сперва категорически отказалась, а потом рассмеялась, когда моя подруга Амбер (которая прошлым летом работала в таком шоу вместе со своим бойфрендом) предложила смотаться на лето в Барселону и поработать в одном очень даже приличном клубе. Вообще-то им предпочтительнее нанимать пары, но Амбер сказала, что они подберут мне партнера. Мне стало как-то противно при мысли, что меня будут показывать людям со сцены, как какой-нибудь кухонный комбайн.
Но потом я задумалась. А чего мне стесняться? Можно подумать, никто из посторонних не видел мою драгоценную тушку. Я не раз загорала голой – к восторгу некоторых извращенцев из знаменитостей средней руки. За свою непродолжительную карьеру танцовщицы мне приходилось выделывать всякие странные номера: скажем, кататься по полу товарного склада в Дарлингтоне, с выбритым лобком и вообще без всего, не считая налипшей на кожу муки.
