Нахожу дорожную сумку, стираю с нее пыль и собираю вещи. Если ничего не случится и все поезда не отменят до завтра, то уже вечером я буду в Санк-Айленде. Смогу приготовить Одли нормальный ужин. Это я не к тому, что он сам не способен накормить себя ужином. Просто когда ты готовишь сам – это одно, а когда кто-то готовит еду для тебя – это совсем другое. Когда кто-то готовит тебе еду – это хороший удар против мерзостей жизни. То же самое и с цветами: цветы, которые тебе подарили, всегда пахнут лучше цветов, купленных самостоятельно.
Выхожу на улицу, и меня поражает подъездная дорожка у дома. Казалось бы, что в ней особенного: самая обыкновенная подъездная дорожка. Сколько раз я по ней ходила, и по другим дорожкам – тоже. Но теперь я ее разглядела по-настоящему. И почувствовала, что она настоящая. Прохожу мимо какой-то зашарпанной старой машины. К лобовому стеклу изнутри прилеплена бумажка. На бумажке написано от руки: «В эту машину залезали уже три раза. Здесь больше нечего красть. Пожалуйста, оставьте ее в покое».
На автобусной остановке – небольшая очередь. Женщина с очень короткой стрижкой. Когда я занималась танцами, я стриглась так же коротко, потому что с короткими волосами я казалась серьезнее. У нее на футболке написано: «Мы ненавидим ненависть». Толстый тинейджер, который кричит в свой мобильный:
– Я не ленивый, я просто разборчивый. Потому что мне не все равно, чем заниматься.
Женщина с двумя маленькими девчушками лет четырех. В этом возрасте дети обычно всегда всем довольны и всегда улыбаются, как будто знают какой-то хороший, волшебный секрет, и поэтому на них приятно смотреть, и вообще они милые и забавные. Одна из девчушек показывает на меня пальцем и что-то шепчет на ухо второй. Они обе смеются. Это злой смех, нехороший. Я пытаюсь сообразить, что такого смешного в моем внешнем виде, но все вроде нормально. Девочки замечают, что я на них смотрю, сразу же прекращают смеяться и улыбаются мне, совершенно очаровательно. Типа: «тетя, давай дружить». Поразительно, как мгновенно меняется настроение у детей.
От света, пространства и шума у меня слегка кружится голова. Автобуса что-то не видно, но меня это не беспокоит. Толстый тинейджер продолжает кричать в телефон:
– Этот хаос, он как-то убого организован, понимаешь, о чем я?
Я никогда бы не выбралась из своего дома-крепости ради собственного спасения. Никогда. Я это знаю наверняка. Но ради спасения кого-то другого… Одли надо спасать, и я еду к нему. Одли как-то рассказывал, как его папа, еще в ранней юности, впал в затяжную депрессию и хотел кинуться с Хамберского моста. И вот он приходит на мост и видит, что там есть и другие желающие. Человек уже перелез через перила. Отец Одли хватает его за шкирку, затаскивает обратно на мост, влепляет ему пощечину и говорит, что нельзя быть таким идиотом. Теперь я его понимаю. Главная битва – это битва с самим собой, но это не значит, что тебе не нужны союзники. Каждому необходимо, чтобы ему иногда почесали духовную спинку.
Дом – это не место, дом – это люди, которые рядом.
