Окна второй комнаты, то есть мастерской Якова, выходят на массив Луяврурт. Вид так меня восхитил, что я не сразу заметил небольшое полотно, на котором Яковлев изобразил лежащий в ягоднике старый саамский черпак (для сбора ягод). Деревянный совок с затейливой ручкой наполовину заполнен матово-синей черникой (так и хочется попробовать), а ягодник вокруг полыхает красками бабьего лета. Живой натюрморт…
В мастерской Яковлева я почувствовал приток энергии, которой прежде мне в Ловозере не хватало. Картины и скульптуры подсказывали сюжеты, стол манил взяться за перо. Поэтому я без колебаний принял предложение Якова — после возвращения из Польши пожить у него.[66]
29 марта
В последнее время я получаю от читателей массу писем с вопросами о шаманах. Одни ищут литературу о шаманизме, другие — шаманскую силу. Первых я отсылаю к Харузину[67]и Серошевскому,[68]к Элиаде и Шиевскому,[69]вторых — посылаю к черту.
Откуда берется это стадное чувство — стремление более или менее цивилизованного человека приобщиться к сокровенным знаниям человека первобытного? Мода на экстатические полеты и галлюциногенные грибы? Повальное увлечение общением с духами? Нью-эйдж или Духовная смута? Поиски или свидетельство потерянности?
Черт с ними, с малолетками и всевозможными недоумками — этих всегда тянуло на разную дурь. Хуже, что это безумие захлестывает и ученых — этнографов, антропологов и культурологов. То и дело организуются «научные конференции» о шаманских камланиях и «исследовательские экспедиции» к шаманам Якутии или Тувы. То и дело публикуется какой-нибудь новый вздор.
Ничего удивительного, что в 2000 году президиум Российской академии наук выступил с отчаянным обращением к российскому интеллектуальному сообществу: «В настоящее время в нашей стране широко и беспрепятственно распространяются и пропагандируются псевдонаука и паранормальные верования: астрология, шаманство, оккультизм и т. д. В отечественных государственных и частных СМИ не прекращается шабаш колдунов, магов, прорицателей и пророков. Псевдонаука стремится проникнуть во все слои общества, все его институты, включая Российскую академию наук». Стоит ли удивляться?
А ведь достаточно обратиться к определению шаманизма, которое дает Харузин, пожалуй, глубже всего из российских этнографов проанализировавший генезис явления и давший очень простую формулу: «шаманизм есть овладение силами природы». Так вот, чтобы овладеть силами природы, их нужно не только понимать, но и ощущать. Как, например, летучая мышь воспринимает ультразвуки. Первобытные северные кочевники, бывшие с тундрой «на ты», сами являлись частью природы. Ничего удивительного, что они умели ею управлять. При этом следует подчеркнуть, что прежде не существовало отдельной касты шаманов, а различные функции нойда — от гадалки и жреца до посредника между миром живых и миром мертвых — выполнял глава семьи или рода. Сегодня, увы, эта первобытная связь человека с силами природы утрачена (кто знает, не навеки ли), поэтому все псевдошаманские спектакли в диковинных одеяниях, украшенных блестками и перьями, а также камлание под звуки бубнов — не более чем лапша на уши туристов за их же деньги. Если шаманизм где-то и уцелел, то уж точно не в этой сувенирной упаковке.
В моих северных скитаниях мне не раз встречались самоедские тадибеи[70]и карельские ведуны, не говоря уж о саамских нойдах. Однако ни один из них и в подметки не годится величайшему шаману, с каким свела меня жизнь, — Чеславу Милошу. Вот как старый поэт описывал свой экстатический полет:
Мой единственный довод — сознанье.
Окрыленное мной, оно реет
Над людьми, надо мною
И всей очевидностью мира.[71]
31 марта
Удивительно, сколько чепухи понаписано о саамах! Первые их следы в литературе можно найти уже в начале нашей эры — у Тацита. Римский историк называет саамов «фенни» — очевидно, сведения о них он почерпнул из древнескандинавских источников. А Прокопий Кесарийский, добавив слово «лыжи», получает «скифенни», то есть «фенни на лыжах». Павел Диакон, в свою очередь, превращает их в «скритифинов» и утверждает, будто саамы «умеют бегать на двух загнутых кусках дерева, благодаря чему способны догнать дикого зверя». Однако эти именования продержались недолго.
В литературе закрепилось лишь название «лапонцы» (от «лаппиа»). Так в начале XIII века окрестил саамов датский монах Саксон Грамматик. Происхождение этого слова не вполне ясно и по сей день. Одни связывают его с монгольским «лу-пе» (что означает «идущий на север»), доказывая тем самым, что саамы прибыли из Азии. Другие ассоциируют его с финским корнем «лап», к которому восходят как «лаппес» («изгнанник»), так и «лапу» («последняя граница» или «ведьма»). Третьи — со шведским глаголом «лопа» (то есть «бежать» или «уходить»). Каждая из этих коннотаций — словно стоп-кадр — отражает ту или иную отличительную черту саамов, которые кочевали вслед за оленями за северным солнцем, жили почти на краю мира, словно в изгнании, спасаясь от агрессивных соседей, а об их черной магии знала вся Европа. Сам Уильям Шекспир упоминает о «проделках чародейства лапландских колдунов» в одной из своих пьес.
