И еще она пыталась заменить его теперешнее лицо прежним.
Чтобы простить.
«Нет, — сказала она себе. — Прощать его нельзя. Даже если очень захочется…»
— Я сварю кофе, — тихо сказала она.
Это был единственный способ дать себе еще немного времени, чтобы побыть одной.
— Я сам могу…
— Нет, — покачала она головой. — Пожалуйста…
Она спаслась бегством на маленькую кухню. Чего сейчас было больше в ее душе? Обиды? Гнева? Или все-таки любви?
— Я все еще его люблю, — прошептала она едва слышно. — Или просто принимаю привычку за любовь? Получается, что я все больше и больше путаюсь в собственных чувствах… И что я вообще знаю про любовь?
— Женя…
Его голос застал ее врасплох. Она испугалась, что он слышал ее мысли, которые она позволила себе по глупости произнести вслух.
— Я тебя слушаю, — сказала она, стараясь придать голосу как можно больше безмятежности. Если даже он что-то слышал, пусть думает, что ошибся.
— Прости меня, а?
— Об этом мы уже с тобой говорили… Мне не за что тебя прощать. Если человек тебя разлюбил — в чем вина этого человека?
— Нет, Женя! Все, что я сделал, было глупым, подлым… Я тебя люблю. Я не могу без тебя…
Женя молчала. «Она видела его искренние глаза, и ей отчаянно хотелось этому поверить», — подумала она о себе в третьем лице и невольно усмехнулась. Надо же… Получалось прямо как в третьесортном женском романчике. И все тип-топ… Порок наказан, счастье торжествует, героиня спокойно пьет мартини на Мальдивах… «И ведь в самом деле как было бы славно-то!» Было бы. Но Женя не сможет забыть эту женщину в его руках. Потому что это его руки. И немного ее… И как объяснить, что теперь она не сможет, не сможет, не сможет позволить просто так прикоснуться к ней его рукам!
«Я всегда теперь буду помнить о той женщине. И самое страшное, теперь мне трудно будет верить, что он обнимает меня, а не ее…»
Пена поднялась, Женя едва успела поднять турку. Еще секунда — и кофе вылился бы на плиту. Еще минута…
— Сережа, — тихо начала она, — может быть, я еще не готова к этому. Понимаешь, я еще не могу снова тебе поверить. Это со мной уже было. Мне…
Она повернулась к нему.
— Мне надо побыть одной. Я понимаю, что это твоя квартира. Я могу уехать. Пожить у себя… Но мне действительно надо побыть одной… И тебе тоже. Давай дадим себе время. Немного времени. А потом вернемся к этому разговору.
— Сколько? — едва слышно спросил он. Так тихо, что она его не расслышала.
— Что? — переспросила она.
— Сколько тебе надо времени?
— Не мне, — покачала она головой. — Нам. Понимаешь, если тебе стала нужна другая женщина…
— Женя, — начал он, но она остановила его:
— Она была тебе нужна, Сережа. Тебе чего-то не хватало. Значит, дело даже не во мне. Давай побудем друг без друга, ладно?
На одну секунду она почувствовала себя готовой сдаться. Так сейчас он был похож на того, прежнего, Сережу Панкратова. Куда-то исчезла самоуверенность. Даже черты лица стали тоньше, и на одну секунду снова проступили его прежние черты…
Ей так хотелось снова оказаться с ним рядом, прижаться к нему, все простить, и, может быть, все вернется. Снова.
— Ты не сможешь, — сказал он.
Она вернулась. На его губах снова появилась эта снисходительная усмешка. О, как Женя ненавидела ее теперь! Эту чертову снисходительность…
— Посмотрим, — ответила она.
— Что ж, посмотрим, — согласился он. И пошел к выходу.
— Подожди, — позвала она его. — Ты можешь жить здесь…
— Не надо, — отмахнулся он. — Мне есть где жить… В конце концов, хоть эту помощь ты от меня можешь принять?
Раньше, чем она успела ему что-то ответить, он хлопнул дверью.
Она снова осталась одна. С Котом. Кот терся о ее ноги.
— Предатель ты, — прошептала она. — Ты же мой кот. Ты не должен был сидеть у него на коленях…
Кот явно был с ней не согласен. Кот считал себя полноценной, свободной личностью. Не принадлежащим никому… Как сама Женя.
— Мог бы кофе выпить, — сказала Женя. — Кому я его варила?
Она налила себе кофе в чашку и вдруг почувствовала себя снова одинокой. Такой одинокой и несчастной, что еще минута — и она бросилась бы звонить Панкратову на мобильный. С одной-единственной просьбой: «Вернись, Панкратов…»
— Нет уж, — тряхнула она головой. — Не выйдет… Сначала мне надо вернуться к самой себе. А потом посмотрим…
Он немного постоял на лестничной площадке, пытаясь справиться с собой. Адская смесь, усмехнулся он, пытаясь понять, чего же сейчас больше там, в душе. Бешенства? Ярости? Отчаяния?
Он не имел права ее потерять.
И тем не менее это, кажется, случилось. Из-за глупости.
«Она не желает понимать меня», — услужливо подсказала обида. «Она не ценит того, что я для нее сделал», — подсказало бешенство. «Она сдохнет без меня», — прорычала ярость.
«И я потеряю ее», — простонало отчаяние.
Он заставил все голоса внутри замолчать и быстро спустился по ступенькам, на ходу натягивая перчатки.
Все еще шел снег, но он не замечал его прикосновений к своему лицу. Ему хотелось что-то сделать — разбить стекло, например, наслаждаясь предсмертным стоном разлетающихся осколков. Потому что в данный момент именно так кто-то разбил его жизнь.
«Глупо, — сказал он себе. — Это было бы нормально для мальчика. А вы-то, милейший, муж…»
Муж. Лучше бы и не вспоминать. Чей муж…
«Объелся груш», — усмехнулся он, открывая дверцу машины. В конце концов, он ради нее жил последнее время. Плюнул на собственные интересы. Ему ведь неинтересно заниматься скучнейшим бизнесом. Пока эта дрянь воображает себя маленькой феей, прикорнувшей на крыльях ветра, он вынужден общаться с уродами, и там собственные правила игры, между прочим. «Там иметь любовниц — чуть ли не обязанность, к вашему сведению, дорогая моя. И никто не возникает. Все принимают эти условия, потому что так положено».
Он остановил себя, вдруг поняв, что все дальше уносится на крыльях горячечного бреда в пропасть гнева, обиды, злости. Это не делало боль тише.
Это только немного помогало ему избавиться от чувства вины, которое все еще жило в его душе.
Он что-нибудь придумает, пообещал он себе, заводя машину. Только разберется с чертовыми проблемами — и придумает, как вернуть Женьку.
Надо будет — он простоит на коленях перед ее окном сутки. Двое суток. Неделю. Месяц. Вечность…
Пока она не простит. Пока она не вернется…
