— А вы переобулись, — услышала она голос за своей спиной и невольно вздрогнула. — Я вас даже не сразу узнал. Только когда услышал ваш дрожащий от страха голос. Что вы тут делаете? Плачете? Призываете на помощь небесные силы? Или просто вздумали пожаловаться на плохую погоду Богу?
— Погода мне нравится, — рассмеялась Женя. — И я совсем не плачу. Я пою…
Он как-то недоверчиво рассмеялся.
— Поете? — переспросил он. — Впрочем, что это я… Вы же не со сцены поете… А для себя можно и так петь.
Женя собиралась обидеться на него и хотела возразить, что поет она неплохо и слух у нее абсолютный. Но впервые за последние дни на нее снизошли тишина и покой. И нарушать это блаженное состояние она никому не позволит.
Она промолчала.
Ее собеседник почему-то не спешил попрощаться с ней. «Наверное, ему тоже одиноко, — решила Женя. — Поэтому он все время ворчит. От одиночества, говорят, сильно портится характер… Вот побуду еще немного одинокой — и тоже стану ворчуньей. Брюзгой. Буду приставать на улице к счастливым людям и портить им настроение».
— Вы собираетесь домой? — поинтересовался ворчун. — Или вы планируете простоять тут всю оставшуюся жизнь?
— Охотно простояла бы, — вздохнула Женя. — Но наверное, придется…
— Конечно, придется, — сказал он. — Муж. Дети. Заботы…
Женя уже собиралась возразить ему, сказать, что не муж, не дети… Кот.
Но она промолчала. Какое ему дело, случайному прохожему, первому встречному… Она даже улыбнулась. «Вы первый встречный мой, я ваша навсегда…» Нет уж, спасибо. Теперь она изменилась. Этот брюзга, может, и был где-то внутри милым и хорошим человеком, но не для Жени же…
«А то получится, что я как кошка, в самом деле. Один хозяин выгнал, и я бросилась искать другого, чтобы не пропасть…»
— Вы тоже спешите домой, — заметила она. — К жене и детям. Разница только в том, что вас уже ждет вкусный ужин. И светлая лампа. А мне надо потрудиться самой…
— Ерунда какая, — презрительно фыркнул он. — Тоже мне нашлась, далекая и одинокая звезда… Нам сытый дом под лампой светлой, а ей лишь горькое вино…
Он пошел вперед, но, сделав несколько шагов, снова остановился.
— Ну? — спросил он. — Вы идете? Или остаетесь тут ждать метеоритного дождя, чтобы успеть перечислить все ваши дурацкие желания в надежде, что они исполнятся?
«Совершенно невыносимый тип, — подумала Женя и рассмеялась. — Просто кошмарный…»
— Иду, — вздохнула она. — Раз уж вы так настаиваете…
— С какой стати мне настаивать? У вас, мне кажется, как у всех женщин, чрезвычайно развито самомнение… Я. просто боюсь, что вы упадете снова. И на этот раз падение окажется роковым. Вы расшибете голову… А я окажусь виноват. Вроде мог спасти и не стал этого делать.
— Я вам очень благодарна за заботу, — смиренно отозвалась Женя. — Но я могу дойти сама. Видите, я вняла вашему совету. И теперь «не летаю на каблучищах»…
Слова вырвались у нее помимо воли, слова — из сна. «Наверное, сейчас я кажусь ему полной идиоткой, — подумала она и тут же добавила: — Впрочем, какое мне до этого дела? Пусть себе думает что угодно…»
Он вздрогнул.
— Как вы сказали? — переспросил он. — Летаете? На каблучищах? Странное сравнение… И кто вам вообще сказал, что вы можете летать?
«Вы», — чуть не сорвалось у нее с языка, но она сдержалась.
Она сочла нужным промолчать.
— Давайте руку, — распорядился он. — Тут самое скользкое место… Черт, почему никому не придет в голову посыпать его песком?
— Вам же пришло, — заметила Женя, хватаясь за его руку. — Возьмите и посыпьте…
Его рука оказалась очень твердой и сильной. Прикоснувшись к его пальцам, Женя почувствовала, как часть этой силы перетекает в ее руку, а потом дальше — в душу… Она поймала себя на том, что ей совсем не хочется так быстро выпускать его ладонь. «Боже, какая я все-таки глупая, — нахмурилась она. — Панкратов прав. Я не выживу одна. Я всего лишь домашняя кошка. Ищу себе нового хозяина. Ау…»
Она сердито выдернула свою ладошку. Чуть не упала, но все-таки удержалась на ногах.
— Спасибо, — буркнула она, ощущая, как пылают ее щеки. — Большое спасибо… И — до свидания…
Обернувшись, Женя увидела его застывшую фигуру. Мистически он все-таки выглядит, подумала она. С его длинными волосами, на которые падает снег. Этакий Гэндальф Белый…
И снова рассердилась на себя и на него — на обоих…
— Не забудьте посыпать лед песком! — крикнула она на прощание. — Раз уж вам это пришло-таки в голову…
Только в подъезде она остановилась. «Я убегала, да?» Ответ был, но она старалась уйти от него. Спрятаться. В конце концов, она же взрослая женщина. «Какое детство…»
Сначала застыть, заметив одинокую звезду. Потом тихо петь песенку из давно забытого — о, какого давнего-то, Бог мой! — времени, когда Женя была другой. Маленькой. «Нет, — поправила она себя. ^— Совсем не маленькой. Это сейчас я стала маленькой. Позволила сделать себя такой. А раньше-то я как раз была сильной и свободной».
Но не в этом дело.
Этот человек. Она даже лица его не видела. Только абрис фигуры. И черты, которые она скорее угадывала.
«Я вообще его больше не увижу, — сказала она себе строго. — Просто случайный прохожий».
И пошла вверх по ступенькам. В привычный мир, который только начал меняться, и Женя еще не могла к этому привыкнуть.
Она открыла дверь и замерла на пороге.
В коридоре горел свет.
И в центральной комнате горел свет. Оттуда доносился чей-то голос. Это телевизор, догадалась Женя.
И подумала: «Ну вот вам и Панкратов». Она не сомневалась в том, что это именно он. Кому еще придет в голову так спокойно и свободно расположиться в ее…
«В конце концов, это его квартира, — напомнила она себе. — Его. Значит, мне сейчас придется собраться и уехать. И я в самом деле никогда больше не увижу его».
Почему-то ей стало грустно. Она открыла дверь в комнату.
Панкратов сидел в кресле, на его коленях уютно расположился кот. Панкратов гладил его за ушами, а кот мурлыкал, предатель.
— Привет, — сказала Женя.
— Привет, — отозвался ее муж. — Где ты раздобыла такого котяру?
— Где надо, — огрызнулась Женя.
— Исчерпывающий ответ, — усмехнулся Панкратов. — Как ты поживаешь, кстати?
— Прекрасно…
Она постаралась, чтобы фраза прозвучала убедительно. Но Панкратов ей не верил. Ему просто не хотелось верить, что Женя может устроиться в этой жизни без его участия.
Она стояла, прислонившись спиной к дверному косяку. «Что со мной творится, — спрашивала она себя. — Я всматриваюсь в его глаза, пытаясь найти там боль… Мне так хочется, чтобы ему было больно. Зачем это? Боль — это все-таки свидетельство любви».
