Хоть Олег Иваныч и не в лесу найден, так и боярин Ставр тоже не в поле валялся. Умен был, сволочь. За людишками своими не очень-то вперед лез. Как мост подломился — успел-таки коня удержать. Развернулся — и вскачь! Миг — и скрылся из глаз. Иди — лови, попробуй! Моста-то нет.
Проскакав по лесной дороге, Ставр свернул влево, к скиту, где оставил пешую часть отряда. Добрался быстро — и стемнеть не успело. Ярость ушла по пути, лишь серые, словно из олова, глаза боярина светились обидой и грустью. Подъехав к скиту ближе, он спрыгнул с коня, помочился на придорожную ольху. Тут и людишки вышли…
— Здесь где-то неподалеку должен быть московский отряд Силантия Ржи, идущий от Красного Городка, — оправившись, тихо произнес он. — Сегодня же разыщите его. Ты, Онфим, поедешь со мной во Псков, выкупим из поруба Митрю Упадыша. Пригодится еще шильник. Остальных жду к вечеру в Мирожском монастыре. Все!
Красным кругом выкатилось из-за дальнего леса солнце. В обеих обителях, мужской и женской, звонили к заутрене. Колокольный звон медленно плыл над весенним лесом, над вздувшимся льдом реки, над коричневой от грязи дорогой. Запели в лесу птицы, проталины зазеленели в солнечных лучах первой травой, заголубело небо — по всему, день обещал быть теплым. Звонили колокола, порывы легкого ветра колыхали ветви деревьев. Приближалась Пасха.
Глава 3
Балтика. Апрель — май 1471 г.
Пусть шторм, пусть ветер, все одно!
Нет, мне другое суждено:
Моя погибель — плаха.
Так что ж дрожать от страха?
Бурхард Вальдис
Двухмачтовый когг «Благословенная Марта», принадлежащий почтенному ливонскому негоцианту Иоганну Штюрмеру, вышел из Нарвского порта в конце апреля и взял курс на восток. В трюмах корабля находились бочки с сельдью, несколько десятков штук доброго фламандского сукна и кипрская медь в крицах. Все эти товары хитрый купец, пользуясь ганзейским запретом, надеялся выгодно сбыть в Новгороде, взамен на мед, воск и «мягкую рухлядь», как русские называли меха. Если бы попался «рыбий зуб» — моржовые клыки — герр Штюрмер охотно взял бы и его, правда, не очень на это рассчитывал — вряд ли к маю в Новгород возвратятся лихие ватаги ушкуйников, что промышляли моржа за Мезенскими землями. Кроме груза, на судне находилось четверо пассажиров: добрый знакомец капитана новгородец Олег с друзьями, в числе коих был и один очень красивый юноша с большими золотисто-карими глазами — младший сын одного из немецких баронов, ехавший в Новгород по делам. О том, что на самом деле это была знатная новгородская дама, боярыня Софья, знал только один капитан герр Иоганн Штюрмер. Штюрмер взял Софью на судно, не очень-то считаясь с дурными приметами — женщина на корабле, — но не потому, что в приметы не верил, а по личной просьбе Олега и рыцаря Куно фон Вейтлингера, волею магистра Вольтуса фон Герзе занимавшего не последнюю должность в Ордене. Фон Вейтлингер был членом капитула — высшего Орденского правительства, и ссориться с ним хозяину «Благословенной Марты» было никак не с руки. Впрочем, он и не собирался ссориться, наоборот — рад был угодить.
Кроме самой «Благословенной Марты», вышедший из Нарвы караван насчитывал еще с десяток судов, включая большой трехмачтовый когг новейшей постройки, с высокими узкими надстройками на корме и носу, не выступающими за борта, как обычно, а скорее даже чуть заваленными внутрь. Когг этот — боцман «Благословенной Марты» называл его шведским словом «хольк» — отличался быстротой и маневренностью, правда, вот остойчивостью на волне с судном Иоганна Штюрмера он вряд ли смог бы поспорить. Да и насчет скорости — хоть и две мачты у «Марты», а идет под ветром — любо-дорого взглянуть — обшивка днища вгладь сделана, не внакрой, как принято было. Оттого и брызг меньше, и скорость выше. Хоть и ненадежной считалась такая постройка — да ведь все чаще именно так и строили теперь корабли, что в Любеке, что в Лондоне. Именно так, как недавно рассказывал Иоганну приятель, Пауль Бенеке, был перестроен недавно на Данцигской верфи грузный парусник «Петер фон Россель». И не корабль получился — сказка! Быстрый, как ветер, на любой волне ловок — последняя мачта, бизань, латынский косой парус несла, что ловил любой ветер…
Вот на такой-то кораблик и походил тот трехмачтовый хольк, что шел теперь впереди каравана.
Попутный ветер выгибал дугой паруса, и корабли ходко шли вперед, зарываясь в волны так, что тучи белых брызг достигали форштевня. По правому борту тянулась узкая полоска низкого болотистого берега. Небо у горизонта сливалось с морем.
Большую часть времени Олег Иваныч проводил в каюте, со сказавшейся больной Софьей. Та старалась крайне редко показываться на палубе, что было вполне понятно — опытный матросский глаз вполне мог распознать женщину под мужским платьем. Поэтому и не шастала по палубе Софья, терпеливо сидела в каюте, не раздражая суеверных матросов, коих на судне насчитывалось полсорока человек. Бедный Олексаха тоже выбирался наружу редко, правда, по иной причине — лежал в лежку — маялся, сердечный, морской болезнью — как только ступил на палубу, в Нарве еще, так сразу же и выворотило его наизнанку. Так и не отпускало.
А вот Гришаня с удовольствием болтался по всему кораблю, от бака до юта. Помогал матросам ставить паруса, травил с ними байки — познаний в немецком на это хватало — один раз даже, с разрешения капитана, залез в «сорочье гнездо» — смотровую площадку на грот-мачте, заполненную каменьями да запасом стрел — на случай нападений пиратов, коих на Балтике было — каждый второй, не считая каждого первого. И ста лет не прошло, как прогремела на все поморские города жуткая слава витальеров и ликеделлеров, «друзей Бога и врагов всего мира». Эти пиратские братства наводили ужас на всех, об их вождях — Клаусе Штертебеккере и Годеке Мехеле — ходили жутковатые легенды. Наряду с жестокостью пиратам приписывалась и некая порядочность — так, говорили, что, прежде чем напасть на несчастное судно, ликеделлеры предлагали договориться — оставляли сдавшемуся купцу восьмую часть товара, остальное же доставляли по месту назначения. Кроме обычного морского разбоя, пираты периодически грабили все прибрежные города, до которых только могли добраться, — а не разграбленные облагали данью. Помощью пиратов в те времена не брезговали пользоваться и короли — сами понемногу промышлявшие разбоем, — и Ганза, объявившая войну пиратам. Датская королева Маргарита — особа, не страдавшая излишком гуманности, — для борьбы с пиратами призвала крестоносцев, в начале 1401 года, после упорных морских сражений, пиратские базы были разгромлены, а их вожди — казнены. Очевидцы рассказывали, что когда казнили Клауса Штертебеккера, он попросил исполнить свою последнюю просьбу — сохранить жизнь тем пиратам, мимо которых он сможет пробежать с отрубленной головой… Обдавая окружающих хлещущей из шеи кровью, он пробежал мимо одиннадцати и упал только тогда, когда, несколько озадаченный подобной нечеловеческой прытью, палач сообразил подставить обезглавленному пирату подножку…
