— Да есть там одни… Так я сбегаю, матушка? А то заждутся ведь, искать будут. Потом подумают невесть что…
— Ладно… Иди. Послушницам тем скажешь — ночевать в Евдоксиной келье будешь — она пуста сейчас. Запомнила?
— Запомнила, — кивнув, девица Феврония лукаво взглянула на обнаженную игуменью. — А ты… Ты, матушка, красива вельми. Я быстро обернусь!
— Ну, иди же. Да не задерживайся, дщерь…
— Мигом, матушка, мигом!
— Три раза стукнешь, не перепутай. Да плат накинь, чудо!
Выпроводив девицу, игуменья улеглась на широкое ложе и, проведя руками по бедрам, довольно улыбнулась:
— А ведь не так и стара еще… Не стара!
На ходу завязывая платок, девица Феврония быстро выбежала из кельи игуменьи. Потопала ногами, постояла немного, затем, прислушавшись, на цыпочках подобралась по коридору к двери. К той самой. За которой плакали…
Поскреблась тихохонько. Никакого результата!
Оглянувшись опасливо, постучала громче.
Дверь неожиданно распахнулась. На пороге стояла боярыня Софья — в монашеском платье, на голове плат черен, на плечах телогрея накинута. В больших золотисто-карих глазах стояли недавние слезы.
— Чего тебе, сестра?
— Впусти-ка, боярыня.
Зайдя, девица выглянула наружу, осмотрелась и лишь затем тихо прикрыла дверь. Обернулась:
— Поклон тебе от Олега Иваныча, боярыня Софья!
— Господи…
Боярыня тихо опустилась на узкую лавку, обхватив лицо руками.
— Скорей, боярыня! Не время слезы лить-проливать!
— Не время?
— Бежать надоть! Все в лесу ждет, рядком. И лошади, и одежка, и люди… Ну, и Олег Иваныч самолично! Все очи уж, поди, проглядел! Так что скорей собирайся, боярыня!
— Олег?! Да чего уж мне собирать-то? Готова я… Идем, девица. Скажи хоть, кто ты?
Феврония с усмешкой сняла платок.
— Господи! Никак, Гриша?! Гриша!!!
Со слезами на глазах, Софья обняла отрока и поцеловала его в губы.
— Идем, идем, Гриша.
«Ну, дают бабы, — подумал про себя отрок. — Не одна, так другая на шею вешается!»
Они быстро прошли по темному коридору, первым — Гришаня — дорогу оглядывал, за ним боярыня поспешала проворно.
— Как же мы выйдем-то? — на ходу шептала, спрашивала. — Без игуменьи благословения сторожа нас нипочем не выпустят.
— Верно, не выпустят. Олег Иваныч чрез стену махануть советовал. Разорвете, говорил, какую-то простыню… что это такое, не сказывал… свяжете. Ладно, придумаем. Вон, похоже, ход к стене!
Никем не замеченные, они вышли к стене, представлявшей собою высокий тын из крепких трехсаженных бревен. Со стороны двора к стене была пристроена небольшая площадка — заборол, где хранились увесистые камни да запас стрел на случай нападения — предосторожность по тем временам далеко не лишняя, даже в женском монастыре. На заборол вело узкое суковатое бревно с прибитыми там, где не хватало сучков, перекладинами.
— Лезем, боярыня!
Цепной пес Злоб выбрался из будки, забрехал, привязанный, — молодцы, девчонки, не подвели! Страшен пес, зубаст, лапы толстые, хвостище косматый. Из пасти пена! Как есть волкодлак-оборотень. Худо б было, ежели б не привязан был. Ну, а так — пусть себе лает! Только, конечно, поспешать надо.
На веревку изорвали Гришанин сарафан — не жалко ему носить его, что ли? — перебросили чрез тын… Спустились! Ух, и ловка боярыня, словно каждый день по веревкам лазит! Гришане-то боязно поначалу было, а эта… Уж и не скажешь, что не столь давно слезы лила-проливала!
Спустившись — ноги в руки — и к лесу. Гришка впереди — на коленки голые рубаху натягивал — стеснялся, за ним боярыня, плат по пути потеряла — волосы светлые на ветру растрепались, вьются. Обернулся Гришаня — не Софья то — валькирия-дева!
В лес вбежав, остановились. Нет вокруг никого! А холодно, между прочим, особливо Гришане, в рубахе-то одной поди-ка, побегай…
— Где ж они?
Где… Если б знать.
А! Вот, кажется, лошадь заржала. Ага… И тени какие-то в лесу, близ, замаячили…
А вдруг — не те? Вдруг шиши какие лесные, шпыни ненадобные?
Гришаня ветку увесистую с земли поднял, что попалась под руку, вернее — под ногу, за березу толстую спрятался, ежели что… Софья тоже затаилась. Ждали.
— Эй, Гри-и-иша!!! Со-о-офья!!!
Закричали тени-то… Свои!
Боярыня первой навстречу кинулась — волосы по плечам, валькирия!
— Олег!
— Софья…
— Ну, ну! Хватит целоваться-то, успеете. Одежку скорей давайте, замерз однако.
Вскочив на приготовленных лошадей, поскакали. Быстро скакали, проворно. Хоть и не ждал Олег Иваныч столь рано погони, однако Гришаня подгонял — сказал, что обязательно скоро погонятся, и солнце взойти не успеет. Почему так — не сказывал, но говорил уверенно, видно, знал что-то.
— Где, ты говоришь, Ставр-то с людями? — на скаку кричал отрок Олексахе.
— В монастыре мужском, Мирожском, рядом тут, за холмом только.
— Поспешать надо, им собраться недолго. А дорога тут одна.
Как в воду глядел отрок!
Далеко еще было до рассвета — едва Гришаня с Софьей к лесу припустили — как открылись ворота обители женской. Выскочила на коне послушница, разъяренной игуменьей за боярином Ставром посланная. В Мирожском Ставровы люди не долго не копошились. Услыхали только про побег Софьин, собрались споро.
Ставр на скаку усмехался. Нехорошо усмехался — короткий путь знал. Никуда от него Софья не денется, как и вызволители ее, курвины дети. Перехватим, ужо посчитаемся!
Со злостью хлестнув плетью коня, боярин махнул своим людям, чтоб не пропустили лесную повертку. Она, повертка-то, путь скрадывая, к самой реке выходила, к мосту. А уж мост миновать те никак не могли бы, хоть и неширока речка — да не лето! И не зима — лед-то стаял почти.
Там и встретились, у мосточка.
Только обманулись малость люди Ставровы — избавители Софьины уже чрез мосток переехали — да, затаясь, ждали. Уж не совсем был в лесу-то найденный Олег Иваныч, человек житий, предвидел погоню.
А Ставровы-то — ну, скакать к мостику… А мостик возьми да подломись! А и чего б ему не подломиться? Зря, что ли, Гришаня с Олексахой бревнышки пилили, упарились? Дескать, что это удумал еще Олег, свет Иваныч? А тот посмеивался только да приговаривал чудно: «Пилите, пилите, Шура!» Еще Гришаню заставил лед на речке переколоть, как раз под мосточком… Хорошо, нырять не приказал, сатрап персидский!
А вот и пригодилось все!
Аж душа возрадовалась, как полетели Ставровы на всем-то скаку в речку! Кругом вопли да брызги ледяные… А под мосточком Олексаха с самострелом. Попробуй — выберись! Сам Олег Иваныч, с Софьей да Гришей, из лесочка не торопясь выехал — навстречу Ставру-боярину, вражине лютому…
