Полковник Х.Ф. Эллелу,
Президент Куша,
Председатель ЧВРВС
Это обращение, напечатанное на зеленых транспарантах, было расклеено на стенах города и прочитано нараспев на арабском, берберском, французском языках, а также на языках тамахаг, салю, capa, тши и га с высоты минаретов, из окон Дворца управления нуарами, с обветшалых деревянных балконов индийских лавок и крытых травой крыш приречного рынка-сука. Объявление об этом висело даже во вращающемся ресторане стеклянного небоскреба, который восточные немцы возвели во славу социализма.
Однако на казнь народу пришло немного. К середине утра солнце уже высоко стояло в небе и глина на площади, утрамбованная прохожими до гладкости слоновой кости, резала белизной глаза и жгла необутые ноги. Несколько военных грузовиков стояли в ряд с опущенными бортами, чтобы создать помост для церемонии. Короля Эдуму в белых одеждах вывели солдаты, которые, судя по их осанке и ауре и по тому, как они вели себя и держались, встретили великий день стопками кайкая, король же шел, подскакивая после допроса, во время которого главным объектом внимания были его ступни, и щурясь от непривычно яркого света, чувствительного даже для его больных роговиц. Жидкая толпа, по крайней мере наполовину состоявшая из детей, которых отпустили из школ, стала было приветствовать его и тут же погрузилась в озадаченное молчание, увидев, как короля, которому за это время не раз помогали высвободить тщедушное тело из просторных сверкающих люнги, подняли на доски стоявшего в центре грузовика, где на складных стульях сидели Эллелу, Эзана и девять других полковников. Плаха была вырублена из кроваво-красной бафии. Король неуверенно стал возле нее, сначала не зная, куда должно быть обращено лицо. Позади него неровной дугой, удвоенной, как иногда бывает удвоена радуга, зонтами, стояли в кузове других грузовиков и даже сидели на крыше кабинок его жены и потомки, а также менее важные правительственные чиновники. Из четырех жен Эллелу ни одна не соблаговолила появиться, зато Кутунда Траорэ присутствовала, разодетая в изумрудное бубу и в тюрбане, созданном Ситтиной. Она оживленно переговаривалась то с одним чиновником, то с другим, вскидывая голову и покачивая бедрами, — словом, изображала из себя хозяйку церемонии. Эллелу тщетно пытался найти в ее лице следы той грязной потаскухи, которую он встретил с колодцекопателями. Почему, пытался понять он, поколение за поколением, из века в век всей полнотой энергии обладают вульгарные люди? Тем не менее детский восторг и чувство собственной значимости, что источала Кутунда, поражали в этой атмосфере смущения, когда на площади было так мало людей и не слышалось фанфарного звука радостного облегчения и всеобщего согласия, на которое он рассчитывал.
Впрочем, она была не одинока — еще один человек совсем не выглядел подавленным, и это был король. Став инвалидом от старости и пыток инквизиции, чувствуя себя не так уверенно под пустым куполом неба, как среди тесных стен своего заточения, король тем не менее держался стоически. Его лицо цвета темной фиги, окруженное нечесаной шерстью, светилось мужеством под сверкающей золотом повязкой. Невзирая на наглые выкрики, его маленький горбатый нос был повернут в том направлении, где стояли горожане. А они, за исключением нескольких детей, держались подальше от грузовиков, нырнув в проулки и под навесы кафе, полосами тени окружавшие площадь. Толпа была не единой, она не заполняла площадь, а состояла из отдельных сгустков, пожалуй, столь же неподатливых с виду, как сгустки крови, из которых Аллах сотворил людей. Король поднял руки.
Он заговорил на языке, какого Эллелу не знал. Несколько человек из толпы, которая перестала перешептываться, вышли из проулков и из-под навесов на жаркую глину, чтобы лучше слышать, — это были те, кто понимал язык вандж. Таким образом, самые суровые и черные лица появились впереди, оставив позади обладателей коричневых, красновато-коричневых, просто смуглых физиономий. А король, будучи слепым, смотрел прямо на солнце и ораторствовал:
— Народ Ванджа, радуйся со мной! Сегодня я присоединюсь к нашим предкам, которые живут под землей и являются нашей кровью! Безумная солдатня, которая пытается править нами, — это марионетки в руках наших предков, которые поиграют ими с минуту, а потом отбросят. Если их правление справедливо, почему же Бог небесный пять лет не дает нам дождя? Они говорят: Эдуму — средоточие болезни, но когда я был Повелителем Ванджа и, околдовав французов в их маленьких круглых шапочках, заставил быть у меня полицейскими и писцами, дождь шел в изобилии, и пальмы орошали своим вином землю, и в Нуаре не хватало верблюдов, чтобы возить наши земляные орехи в Дакар! В чем меня обвиняют эти несчастные солдаты, эти апостолы «socialisme scientifique»[18](на языке вандж нет такого понятия)? В черной магии, в том, что я «un élément indésirable»[19]среди пресловутой чистоты Куша! А я говорю: Куш — это фикция, дурной сон, приснившийся белому человеку, и те, кто делает вид, будто правит здесь, люди перевернутые и вдвое согнутые. На самом деле они белые, только в черных масках. Посмотрите на них — вот они сидят позади меня со своими толстыми женами и еще более толстыми детьми! Какое эти люди имеют к вам отношение? Никакого. Они пришли издалека грабить и порабощать. По древнему закону Ванджиджи я бросаю им вызов: пусть тот, кто меня обвиняет, казнит меня! Если демон даст силу его руке, чувство вины проползет по его плечу и бременем ляжет на его душу. Если же он дрогнет, я останусь жить, и у тех, кто говорит на языке вандж, по-прежнему будет Повелитель и живая связь с богами предков!
Толпа бессвязно зашипела и забормотала — солнце, близясь к зениту, выжигало цель и ясность из церемонии. Полковник Вамбутти, говоривший на языке вандж, нагнулся и шепотом передал содержание сказанного королем на ухо Эллелу. Президент кивнул, поняв брошенный ему вызов. Он поднялся и стал глазами искать меч палача.
Нельзя отнять у ныне дискредитированного (в некоторых областях) Эллелу проявленного в этот час величия духа. Он трусовато отсутствовал на допросах короля, а когда старик, которому так отбили стопы, что они превратились в месиво мертвенно-белой плоти, признался, что сговорился с дьяволом пустыни Рулем и с Жан-Полем Шремо, христианином, премьер-министром Сахеля, устроить засуху и деморализовать народ, Эллелу бродил по городу в обличье торговца апельсинами. К тому времени когда президента отыскали и привели в застенок, король уже отказался от ранее данных показаний и при виде Эллелу принялся зачем-то нелепо перечислять названия американских фирм, выкрикивая:
— «Кока-Кола»! «Полароид»! «Шевроле»! «Ай-би-эм»!
Возмущенные марабуты и профессиональные палачи хором решили, что тут и в самом деле не обходится без дьяволов. Эллелу побелел и вышел вон.
Не так повел он себя сейчас. На него снизошла некая сила и одарила его спокойствием. Он шагнул к королю.
Король тихо произнес, повернувшись к солнцу:
— Я знаю эту поступь.
— Ты уверен?
