— И что ты там будешь делать?
— Выживать.
— Выживать, — неопределенно повторил начальник НЦБ. — Делать тебе, Гольцов, нечего.
Даже побывав в Сахаре, Полонский так и не понял практического значения всех этих тренингов. И при чем тут Международная антитеррористическая программа, тоже не понял. На его взгляд, никакого практического смысла в этой программе не было. Международные террористы обитают не в джунглях и не в Сахаре. И успех борьбы с ними никак не зависит от умения человека обходиться без воды, как верблюд, или от способности пожирать червяков. Но и препятствовать своим молодым сотрудникам начальник НЦБ тоже не видел никакого резона. Каждый сходит с ума по-своему, а этот способ не худший.
Георгий ожидал, что Полонский перейдет к делу, ради которого он и вызвал его, но тот неожиданно спросил:
— Дома плохо?
— У кого? — не понял Георгий.
— У тебя. Как дома у меня, я и сам знаю.
— С чего вы это взяли? — попытался Георгий оградить от постороннего вмешательства в свою личную жизнь.
— С того. Когда у человека дома все хорошо, он проводит отпуск с семьей, а не в болотах, пусть они даже на Амазонке. Плохо?
Георгий кивнул:
— Да.
— Кто виноват?
— В чем?
— В том, что дома у тебя плохо.
Георгий пожал плечами:
— Я. Кто же еще?
— А она?
— Кто?
— Жена. Она, по-твоему, виновата?
— Конечно, виновата.
— В чем?
— В том, что вышла за меня замуж.
— Хороший ответ, — подумав, оценил Полонский. — Вот что я тебе, Гольцов, скажу…
— Не нужно, Владимир Сергеевич, — попросил Георгий. Я и так знаю, что вы скажете.
— А что я скажу? — заинтересовался Полонский.
— Что нужно что-то решать.
— У тебя есть решение?
— Нет.
— То-то и оно, что нет. Если бы оно было, ты бы принял его без моих советов. Умение решать — важно. Но гораздо важней другое: умение не решать, когда решения нет. Нужно уметь жить с проблемами, которые не имеют решения. Об этом я тебе и хотел сказать.
— Что же делать?
— Терпеть.
— Сколько?
— Сколько потребуется. Ладно, оставили тему. Рапорт твой я подпишу. Выживай на здоровье. Но вот о чем хочу тебя попросить… Кстати, как ты относишься к Чечне?
— Что значит — как? — удивился Георгий неожиданному вопросу.
— То и значит.
— Никак.
— Совсем никак?
— Совсем.
— Ты же там был, — напомнил Полонский.
— Я там не был. Я там воевал. Почувствуйте разницу.
— Долго?
— Полгода. В девяносто пятом и девяносто шестом. В разведке сорок пятого полка ВДВ. Вы же видели мое личное дело.
— Видел. Потому и спросил. Но если не хочешь, не говори.
— Почему? Скажу. Я знаю, что там было в первую войну. Было вот что. Я давал координаты цели с точностью до метра, а наша артиллерия садила по площадям. Как будто меня не слышали. Там вообще никто никого не слышал. Такое у меня создалось впечатление. Каждый слышал только себя. Так было в девяносто шестом. Не знаю, что там сейчас. Я не понимаю, почему началась вторая война. И вообще — война это или не война? Я не понимаю, что там происходит. А чего я не понимаю, о том не берусь судить. Потому и сказал, что к Чечне отношусь никак.
— Ну-ну, не выступай, — проворчал Полонский. — Никак — значит никак. Я почему об этом заговорил. Завтра в Москву прилетает делегация Европарламента во главе с лордом Джаддом…
Георгий помрачнел. Он сразу понял, в чем дело. Прилетает делегация, в ее сопровождении нужно иметь людей, владеющих европейскими языками. В составе делегации англичане, немцы, французы, итальянцы, испанцы. В разговорах между собой они не стесняются в выражениях. Информация об этих разговорах даст возможность принять оперативные меры с целью сгладить негативное настроение европейских парламентариев.
— Послезавтра делегация вылетает в Чечню, — продолжал Полонский. — Меня попросили прикомандировать к ней тебя. Как ты на это?
В последнее время делегации в Чечню прилетали одна за другой — из Евросоюза, из ОБСЕ, из международных правозащитных организаций. Георгий сопровождал их уже два раза, и снова выступать в роли соглядатая ему было в лом. Но и наотрез отказать начальнику НЦБ в его просьбе он тоже не мог — особенно после того, как тот пообещал подписать рапорт об отпуске. В этом смысле психологический расчет Полонского при всей его бесхитростности был точен.
Но Георгий все же сделал попытку отмотаться от этого дела.
— Делегациям конца не видно, — недовольно проговорил он. — А работать когда?
— Ну три-четыре дня погоды не делают. В Чечне у тебя же есть сейчас знакомые, сослуживцы?
— Друзья.
— Вот-вот, — оживился Полонский. — Заодно встретишься с друзьями, пообщаешься, пивка попьете. Чем плохо?
— Чечня не то место, где пьют пиво с друзьями, — хмуро возразил Георгий. — Чечня — то место, где поминают друзей.
— Понимаю, — согласился Полонский. — Это я, Гольцов, очень хорошо понимаю. Что ж, нет так нет. Настаивать не могу.
— Владимир Сергеевич, я не отказываюсь, — решительно заявил Георгий. — Нужно — значит, нужно. Но все это как-то… знаете ли…
Он изобразил такую гримасу, будто ему предстояло съесть гусеницу — сырую и без соли.
— Ну, ну! — поторопил Полонский. — Что?
— Да всё. «Йес, сэр». «Пардон, мсье». «Си, сеньор». А потом один наш полковник спрашивает у другого про меня: «Кто это?» — «Да какой-то шнурок из Интерпола. Холуй».
— Как?! — взъярился Полонский. — Так и сказал?!
Такой реакции Георгий и ждал. Авторитет российского Интерпола был для Полонского больным местом. Очень ревниво он к нему относился.
— Да, так и сказал, — подтвердил Георгий.
— Гольцов, врешь! Честно признайся: врешь?
— Ну вру. Да, вру. Вслух не сказал, но наверняка подумал. И правильно подумал. И не он один так подумал. Я не отказываюсь, — повторил Георгий. — Но знаете, Владимир Сергеевич, это не лучший способ укреплять авторитет российского Интерпола.
Полонский внимательно посмотрел на него и неожиданно усмехнулся:
— Засранец ты, Гольцов, вот что я тебе скажу. Но мысль подсказал конструктивную. Под этим соусом я их всех и пошлю. Нашли, твою мать, холуев. В Интерполе холуев нет!
Он поставил на рапорте резолюцию «Согласен» и размашисто расписался.
