Произнося эту эпитафию, Орлов смотрел на дым, что поднимался над скалами.
— Ты работал с ним несколько лет? — спросила Вера. — Позволь, что это значит? Ты здесь живешь?
— Да.
— Ты здесь живешь! — повторила она с отчаянием в голосе. — Ты не приехал специально из-за меня?
— Если бы не маршал, не приехал бы.
— Позволь, позволь… Ты — помощник маршала?
— Нет. Я частное лицо. Работаю по найму. Иногда.
— Значит, ты тоже поселился в Америке! — Она покачала головой. — Какая же я дура… Итак, ты нынче американец. Ну, и чем занимаешься?
— Когда чем. Летом — проводником у рейнджеров.
— А зимой?
Он снова усадил ее на круп лошади, позади себя. Вера обхватила его пояс и прижалась к спине. Как ночью. Но теперь запах ее духов уносился с ветром.
— Зимой? По-разному, — уклончиво ответил капитан Орлов.
Всю прошлую зиму он занимался спасением своего завода, и ему меньше всего хотелось об этом вспоминать.
— Ты хочешь сказать, что все эти годы провел здесь? Мне говорили, что ты командирован в весьма отдаленные края. Я и представить не могла, что мы встретимся здесь! Но какая же я дура… О, господи… — По ее возгласу он понял, что Вера увидела вагон и паровоз. — Зачем ты меня сюда везешь?
— Мы просто едем вдоль рельсов. Других дорог тут нет.
— И куда же мы едем, позволь спросить?
— В Сан-Антонио, — сказал он и поглядел на солнце.
Солнце вставало слева от него. Значит, он двигался на юг. Выходит, заброшенная ветка вела на север. За ночь он значительно отклонился от маршрута. Придется наверстывать. Либо продолжать движение до той самой стрелки, где бандиты завернули паровоз на заброшенную ветку, и там поджидать тех, кто отправится вслед за угнанным составом. Либо прямо сейчас свернуть на восток и добираться до ближайшей станции. Скорее всего, это будет Сан-Мартин. «Да, станцию Левинсон мы миновали еще до водокачки. А до Сан-Мартина не доехали. Или все же проскочили? Жаль, у меня нет карты железнодорожной сети, — подумал капитан Орлов. — Возмутительная непредусмотрительность. Ни карты, ни бинокля. Зря мы с Нэтом сели в тот поезд. Лучше бы отправились верхом. Всего-то три дня ходу. Ну, четыре, с учетом остановок. Зато ни от кого не зависели бы. Ах да, с нами была бы дама. Ну и что? Вере не привыкать к конным переходам. Да, не надо было нам садиться в тот поезд…»
— Ты их видишь? — спросила Вера.
— Уже давно, — ответил капитан Орлов, хотя только сейчас заметил вдалеке небольшую кучку всадников.
Он направил кобылу к скалам, увидев открывшееся справа узкое ущелье. Забираться в каньон означало новую потерю времени. Но еще больше его могла задержать любая встреча с незнакомцами. Если они направляются к месту крушения, то пусть себе едут. Может быть, этот отряд отправлен в погоню за бандой. Но поднимающийся дым мог привлечь и каких-нибудь бродяг. «Пусть себе едут», — повторил Орлов, углубляясь в проход между скалами. Пара поворотов — и они оказались в русле пересохшей реки. Орлов двинулся вверх, и как только под копытами появилась твердая почва, снова свернул. Оглянулся, не остаются ли следы. Не остаются. Он спешился и повел кобылу вверх по склону, туда, где клубились бурые заросли кустарника.
— Почему ты свернул? Боишься их?
— Да. Ужас до чего боюсь. Поджилки трясутся. — Орлов помог Вере спуститься и вытянул из-за седла винчестер. — Сядь, завернись в одеяло. С головой завернись.
— Зачем? Мне не холодно.
— Запах. От тебя пахнет городом.
— А от тебя табаком. Это лучше?
— Если они — курильщики, то моего запаха им не учуять. А вот твой они заметят за пару миль. Любой нормальный мужчина обязательно свернет в ущелье, откуда пахнет женщиной. То есть духами.
Он завел кобылу еще дальше, и она принялась щипать траву, зеленеющую между камнями.
— А говорили, ты сделал блестящую карьеру в Генеральном Штабе, — сказала Вера, закутываясь в одеяло. — Говорили, курсируешь между Парижем и Веной.
— Чего не было, того не было.
— Я так и знала. Наверно, все, что ты слышал обо мне, тоже неправда.
— Я о тебе ничего не слышал, — сказал Орлов.
— Вот и первая неправда. Ты ведь служил вместе с отцом, а он непременно рассказал бы тебе обо мне.
— Никогда я с ним вместе не служил, — буркнул он. — И ничего о тебе не слышал.
Незадолго до самой первой своей командировки, в Гибралтар, капитан Орлов имел короткую беседу с генералом Муравьевым, который тоже собирался в дорогу. Князь посетовал на нигилистическую атмосферу, которая царила на женских курсах, где учились его дочери. Потому он и брал с собой Веру, сремясь изолировать ее от зловредного влияния.
Немного позже до Орлова дошли слухи о том, что старший брат Веры, Сергей, состоял в антиправительственном заговоре. Но роль его там была незначительной, и наказание последовало не слишком жестокое. Впрочем, каким именно было наказание, и кто еще из семьи Муравьевых был замешан в деле — этого Орлов не знал. И не желал знать.
— Не слышал? И не хочешь слышать, по всей видимости. В противном случае ты бы меня засыпал вопросами. Все-таки мы не виделись так долго… А ты молчишь и ничего не спрашиваешь. Это по меньшей мере невежливо по отношению к даме, Павел Григорьевич.
— Я бы спросил, — сказал он, выщипывая листья с веток, чтобы можно было сквозь куст наблюдать за подходами к укрытию. — Я бы спросил. Но ты бы заявила, что это допрос.
— Да пойми же ты, наконец, Паша! — с отчаянием произнесла она. — Я не за того тебя принимала! Представь себя на моем месте! Мне объявляют, что за мной прибыли жандармы! И появляешься ты! Вообрази, что я должна была подумать?
— Ну, например, ты могла бы вспомнить, что я не жандарм, — сухо ответил он.
— Столько лет прошло! Знаешь, как много вполне порядочных офицеров перешли в Корпус жандармов в восьмидесятых годах?
— При всем желании не смог бы последовать их примеру.
— По какой причине?
— По причине отсутствия.
Он глянул на нее. В лице Веры уже не было того отчуждения, которое злило его с самых первых минут встречи. Она снова стала похожа на ту девушку, какой он знал ее в юности. И капитан Орлов смягчился.
— Я ведь сразу после турецкой кампании был отправлен за границу. И с семьдесят девятого года не был дома. В восемьдесят седьмом вернулся. Ненадолго. Вышел в отставку, раздал отцовские долги, и — снова сюда. Так что ты была права, когда обозвала меня американцем.
Она хотела что-то сказать, но он поднес палец к губам и снова прильнул к своей амбразуре, проделанной среди веток. От стен ущелья отражались чьи-то голоса.
Они звучали негромко, эхо смешивалось со скрипом камней под копытами, и Орлов не смог разобрать ни единого слова. Однако ему было ясно, что всадников не меньше трех и они о чем-то спорят. Наконец, отчетливо послышалось:
