— Позвольте мне кое-что сообщить! — Все устремили на него удивленные взоры, а он, улыбаясь, продолжил: — Вы, конечно, знаете, что мне предстоит оставить свой пост и вернуться в столицу до наступления нового года. — Вежливый шепоток сожаления пронесся по комнате. — По этой причине мы с вами имеем удовольствие находиться сейчас в обществе господина Сугавары. Он прибыл сюда удостовериться, что я ухожу, не оставляя за спиной долгов. Ха-ха!.. — Смешок прозвучал натужно, и все с интересом воззрились на Акигаду. А Мотосукэ вскричал: — Но есть и другая, более приятная причина моего возвращения ко двору. — Он снова целиком и полностью овладел вниманием присутствующих. — Его императорское величество удостоил меня величайшей чести. Моя единственная дочь, проведшая последние четыре года в здешней глуши, предстанет ко двору. По возвращении в столицу я буду иметь великое счастье представить ее его величеству.
За этими словами последовал внезапный грохот. Юкинари вскочил, недоуменно глядя на упавший поднос и рассыпавшиеся блюда. Разлитые вино и соусы просачивались сквозь циновки.
Подоспевшие слуги навели порядок, и все сделали вид, будто ничего не произошло. Потрясенный капитан снова сел на свое место, а между тем сияющий Мотосукэ принимал восторженные поздравления от своих гостей.
Поздравляя хозяина, Акитада вдруг испытал прилив поистине ледяного отчаяния. Он упустил свой шанс — да что там упустил, он его и не имел! Дочь Мотосукэ поступала ко двору, потому что ее избрали новой наложницей, которой, возможно, суждено когда-нибудь стать императрицей. Отныне ни один закон не смеет коснуться ее отца, несмотря ни на какие обвинения, а от Акитады теперь ждут доклада, призванного отмести от будущего императорского тестя любые подозрения. С каменным лицом слушал он пространную молитву Дзото о счастье дочери Мотосукэ.
Прием вскоре закончился. Во время долгих и шумных прощаний в дверях князь Татибана, оступившись, вцепился в локоть Акитады. Тот поддержал старого господина и услышал тихий шепот.
Акитада недоуменно смотрел ему вслед, соображая, правильно ли расслышал его слова. Похоже, бывший губернатор сказал ему следующее: «Я должен с вами поговорить. Приходите завтра, и никому ни слова».
ГЛАВА 5
Зимняя бабочка
Когда Акитада проснулся, комната была наполнена призрачным светом. Он стряхнул остатки сна. Свет был не солнечный — слишком уж серый. Потом на память пришли события минувшего вечера, и тяжесть поражения накатила новой волной. Мотосукэ, его главный подозреваемый — в сущности, даже единственный, — больше не подлежал обвинению по причине предстоящего брака его дочери с сам им императором. После приема Акитада долго не мог заснуть, но потом, видимо, все-таки забылся и проспал допоздна.
Со вздохом выбрался он из теплого кокона постели в прохладу нетопленой комнаты. Накинув наспех одежду, он открыл створку ставен, и глазам его предстал совершенно новый мир.
Нетронутая, первозданная пелена свежевыпавшего снега покрывала все вокруг — усыпанный гравием двор, глинобитную стену, черепичные крыши. С голых ветвей росшей возле веранды хурмы пушистым облаком просыпалась снежная пыль; два нахохлившихся воробышка, склонив набок головки, наблюдали за человеком глазками-бусинками. Один из них зачирикал, и настроение у Акитады сразу поднялось.
Он сходил в комнату за рисовыми колобками, принесенными слугой губернатора. Разломил один и бросил крошки на снег. Его пернатые гости заметно оживились, подняли настоящий гвалт, и вскоре на снегу под верандой суетилась целая стая крикливых воробьев. Они сердито дрались из-за каждой крошки, расталкивая тех, что послабее, и разгоняя молодежь. Особенно доставалось от клювов старших собратьев одному молодому воробью. Акитада старался бросать крошки в его сторону, но добился лишь того, что беднягу совсем затюкали. В конце концов юный недотепа улетел и опустился близко к дому, почти у ног Акитады, где ему все же удалось поживиться крошками, недоступными для более пугливых сородичей.
Акитада наблюдал, как он набивает брюшко, и улыбался. Выживание в мире дикой природы, как и в мире людей, зависело от решительности, смелости и находчивости. Возможно, его столичные враги задумали этим назначением разрушить его карьеру и жизнь. Как говорится, не мытьем, так катаньем. Ему поручили расследовать преступление, заведомо не подлежащее раскрытию. Обвинить Мотосукэ в краже налоговых сборов означало принять на себя удар монаршьей немилости. Одним словом, при любом исходе дела карьере его грозил конец.
Но не тут-то было! Он, как этот молодой воробей, обязательно найдет обходные пути и обставит своих врагов! Он непременно воспользуется представившейся возможностью — приглашением князя Татибаны. Отряхнув руки от крошек, Акитада закрыл ставни и пошел одеваться.
«Для визита к пожилому господину еще рановато, — думал Акитада, неспешно шагая по заснеженным улицам города. — С другой стороны, это отнюдь не визит вежливости». Чем больше он размышлял над последними словами бывшего губернатора и обстоятельствами вчерашнего ужина, тем больше убеждался, что Татибана напуган и нуждается в его помощи.
Акитада замедлил шаг. В богатом квартале, где внушительные частные владения скрывались за высокими стенами, он спросил дорогу у нищего, бросив ему несколько медяков.
На его стук старинные деревянные ворота дома князя Татибаны открыли не сразу. На пороге его встретил согбенный дряхлый слуга — Акитаде показалось, тот вот-вот заскрипит, словно старые ворота. В конце небольшого двора высился главный дом, его почерневшие от времени и непогоды стены мрачно контрастировали с белым снегом.
— Меня зовут Сугавара, — сказал Акитада старику, который, приложив руку к уху, растерянно моргал. Тогда Акитада крикнул: — Князь Татибана просил меня зайти сегодня.
Старик молча повернулся и зашаркал мимо дома по заснеженной дорожке к саду. После некоторого колебания Акитада последовал за ним.
Сад был разбит умелой рукой. Изящные горки из камней, кусты и подстриженные сосенки, не утратившие своей красы даже в это время года, укутала белая пелена свежевыпавшего снега. Дорожка вилась мимо каменного фонаря и крошечного прудика, где на илистом дне, поблескивая серебристо-золотистыми чешуйками, резвился карп.
Потом они свернули на другую дорожку, тщательно расчищенную от снега, и та привела их к небольшому павильону, обнесенному деревянной верандой.
Старый слуга с трудом поднялся по ступенькам и скинул свои гэта[2]. Акитада последовал его примеру и нагнулся, чтобы снять сапоги. Послышался звук открываемой двери и чей-то крик. Поспешно стянув сапоги, он заглянул в просторную комнату, где вдоль стен высились стеллажи с бумагами и документами, а пол устилали толстые соломенные циновки.
Слуга стоял к нему спиной.
