что мне стало не по себе. Главным образом от того, как он отреагировал на ее действия. Он что-то шепнул ей на ухо и шлепнул по заду.
– Ну и кто же? – Услышала я около себя шепот коллег. – Неужели Маринка?
– Да черт их знает. Обе утверждают, что провели ночь с ним.
– А может он с двумя? – предположил кто-то другой, и дикий хохот заставил мои внутренности содрогнуться от омерзения.
Так и подмывало подойти и плюнуть в лицо тому, кто это произнес. Или сказать им правду и насладиться видом их удивленных лиц. Вот была бы потеха! Но, конечно, я не собиралась делать ни того, ни другого. Как бы я потом смогла работать в компании?
По итогу «выигрыш» присудили Кудрявцевой, и Белобородова разозлилась на нее не на шутку. Даже измазала ей помадой лобовое стекло машины, выведя печатными буквами: «Шлюха». Марина Юрьевна лишь злорадно посмеялась в ответ.
Но что скрывалось за этим злорадством? Она-то точно знала, что проиграла. И когда после выезда на базу зашла в приемную и долго-долго смотрела на меня, под ее взглядом у меня прошел мороз по коже. Она все знает, – подумалось мне.
– Вы к Роману Викторовичу? – спросила я, стараясь сохранять спокойствие в голосе. – Его нет, он на объекте.
– Нет, к тебе.
Я не знаю, откуда у меня взялись силы разговаривать с ней как ни в чем не бывало, но внутри меня сковал такой страх, будто я оказалась перед судом инквизиции и меня ждет сожжение.
– Какие-то документы на подпись? – бросая взгляд на ее руки, в которых она держала бумаги, уточнила я.
– Нет. Кто она? Ты постоянно здесь и должна все видеть. И слышать.
– Вы о чем?
– С кем у Храмцова роман?
– Разве не с вами?
И я отвела взгляд. Уставилась в электронную почту и стала создавать видимость работы.
– Не отворачивайся, когда я с тобой разговариваю! – хватая меня за плечо, злобно процедила Кудрявцева. – Кто она?! Она работает у нас?
– Я не знаю. Если кто-то и есть, мне об этом ничего неизвестно.
– Дура! Толку от тебя никакого.
И она резко развернулась и ушла. И только после ее ухода я поняла, как сильно дрожат мои пальцы. Да уж, если бы Кудрявцева узнала правду, работать в компании я бы точно не смогла. В этом Артем прав.
А вслед за ней пришла Нина Николаевна. Она принесла отчеты на подпись Роману Викторовичу, и как будто бы собралась уходить, но в пороге остановилась, закрыла дверь внутри приемной и прошла на стул. Я решила, что она собралась посплетничать, возможно, обсудить прошедший выезд на базу, и мысленно приготовилась абстрагироваться от ее монолога. Шеф собирался в командировку, и мне нужно было подготовить ему документы.
– Сколько тебе лет, Лера? – неожиданно спросила Нина Николаевна.
– Скоро будет двадцать один.
– Совсем еще юная. А у меня в твоем возрасте уже дочь была. Раньше-то быстро замуж выходили и рожали. Вот и я в восемнадцать выскочила замуж. Сейчас-то моей дочери уже тридцать два года. Всего-то на два года старше Романа Викторовича. А ты замуж не собираешься?
– Нет.
– Что так?
– Не за кого…
– А Артем как же? Говорят, у вас шуры-муры.
Я вспомнила, как мы столкнулись на лестнице на базе, и смутилась. Неужели она пришла все разведать?
– Нет, мы просто… общаемся.
– Хороший парень. Присмотрись к нему.
Я думала, что вот сейчас она уйдет, и я наконец смогу спокойно заняться работой, но Нина Николаевна никуда не спешила.
– Разборчивая нынче молодежь пошла. И умная. А вот моей дочери мозгов в свое время не хватило. Вышла замуж за алкаша, и мается с ним столько лет! Еще, дура, троих детей от него родила. Говорит, люблю его, и никто мне больше не нужен. А он с работы на работу мыкается, нигде подолгу не задерживается. Кому ж алкаши-то нужны. Даже Роман Викторович его к себе на стройку брал. Да чуть, дурак, человека не угробил. Зять в смысле мой.
– И что – ничего нельзя с этим сделать? С зависимостью его.
– Да можно. Вот закодировали. Вроде не пьет. Да и не работает. Не берут его нигде. У него трудовая, как «Война и мир» Толстого, да еще по статье увольняли. Как бы не сорвался опять.
Ох, как мне была знакома эта ситуация. Только Жерар не алкоголик, а наркоман. И с работой у него вечно проблемы были. Он кроме девяти классов никакого образования не имел, и работать мог разве, что грузчиком или каким-нибудь курьером, но с хромой ногой не везде мог трудоустроиться. И из-за этого часто злился и был в депрессии. А она при таких пристрастиях худший попутчик.
– Не надо сдаваться, – сказала я. – Если сейчас он не пьет, все у него получится, надо в него верить. Семья – это лучший мотиватор, и вы должны его поддерживать.
– Хорошо говоришь. Как будто знаешь что-то об этом. Кто –то пил у тебя в семье?
– Нет.
– А отец?
– Нет, он не пил. Его давно нет.
– Ну видно и правда девка толковая, раз тут работаешь, – и, бросив взгляд на дверь, как будто желая убедиться, что она действительно закрыта, добавила: – Может ты поговоришь с Храмцовым, чтобы он взял моего зятя на работу? На стройку. Он клянется, что больше пить не будет.
– А почему вы сами не поговорите с Романом Викторовичем?
– В прошлый раз он мне такой выговор за него сделал, что я просто не решаюсь. Из-за него ведь на стройке чуть человек не погиб. Но, слава богу, выжил. Проверки всякие пошли из разных органов, а Роман Викторович это страшно не любит.
– Почему вы думаете, он послушает меня?
Она наклонилась к моему столу и тише сказала:
– Нашла же ты к нему как-то подход, раз он тебя привечает, а этих куриц бросил.
Ой, мамочка, спаси и сохрани. Как оказалось, тихий вкрадчивый тон в голосе тоже может пробрать до костей. И это не то же самое, что несколько минут назад с Кудрявцевой.
Зазвонил телефон, и я вздрогнула. Взяла трубку трясущейся рукой и, сделав глубокий вздох, ровно произнесла: «Слушаю». Это звонили из коммерческого отдела и спрашивали, не подписал ли шеф документы, которые они приносили. Я проглядела бумаги, которые Роман Викторович вернул со своей визой, и, обнаружив требуемый документ, ответила, что за ним можно прийти и забрать.
После этого Нина Николаевна сразу заторопилась. Схватила меня за руку, и умоляющим тоном заговорила:
– Лерочка, на тебя вся надежда, не дай случиться беде.
