ни самостоятельна и своевольна была всю жизнь, она не могла не испытывать самых острых опасений.
Но вместе с дрожью пришла решимость попытаться сбежать, хотя неудача попытки Снайвли была у нее перед глазами!
Ее могут догнать. Неважно. Это не ухудшит ее положение. И не усилит опасность. В худшем случае ее попытка кончится смертью, а смерть она готова была принять охотней, чем бесчестье.
Связана она непрочно. Индейцы не слишком старались¸ связывая пленниц. Они не часто пытаются сбежать, и, даже если делают это, их легко поймать.
Однако в истории прерий бывали случаи, когда смелые и героические женщины, и даже изящные леди, могли убежать, и их бегство казалось почти чудом. Ранняя история Запада полна таких эпизодов, и она, дитя Запада, слышала их с детства. Воспоминание о них отчасти вдохновляло ее на попытку.
Она не говорила о своем замысле другим пленницам. Они ей не помогут, смогут только помешать. Бросить их в таком положении – не признак эгоизма.
Такую попытку можно счесть отчаянной и безнадежной. Она бы тоже так считала, если бы кое-что не увидела. А увидела она собственную лошадь, присвоенную одним из индейцев. На лошади по-прежнему седло, и узда переброшена через опору. Упряжь новая для индейцев, и они не стали ее снимать.
Клер Блекэддер знала, что лошадь быстрая.
«Если смогу сесть в седло, – подумала она, – уйду от них».
Она подумала, что сможет добраться до дороги, по которой караван шел из Брентс Форта. Она считала, что помнит дорогу и сможет вернуться по ней.
И еще одна мысль. В Форте она видела много белых мужчин. Их можно уговорить вернуться с ней и освободить других пленников – ее брата.
Все это промелькнуло в ее сознании в течение нескольких мгновений; думая об этом, она высвободила руки из непрочно связанной веревки и приготовилась вскочить.
Сейчас, пока вождь в палатке, самое подходящее время.
Глава XVII. Бегство под действием отчаяния
«Сейчас или никогда!» – подумала Клер Блекэддер. Она уже начала вставать, как обстоятельства как будто сказали ей «никогда!».
Мулат вышел из палатки и остановился перед ней. Он был не в костюме индейского вождя, а в той одежде, которую носил как раб на плантации в Миссисипи. Это та же одежда, которая была на нем в утро наказания, когда она была свидетелем этого наказания. Он стал прежним Голубым Диком, только теперь он выше и сильней. Грубые джинсы и хлопчатобумажная рубашка оказались ему просторным и до сих пор впору.
– Вы меня теперь узнаете, мои бывшие хозяева и товарищи рабы, – закричал он с насмешливым смехом. – И ты тоже, моя молодая хозяйка, – продолжал он, повернувшись к группе белых женщин. приближаясь к ним с видом победителя. – Ха, мисс Клер Блекэддер! Ты не задумывалась, когда стояла на пороге дома своего отца и смотрела, как меня пытают, не думала, что настанет день, когда тебе самой придется испытать эту пытку. Этот день пришел! Все остальные, включая твоего брата, лишь слегка попробовали то, что я для них приготовил. Тебя я оставил напоследок, потому что ты лакомый кусочек. Так полагается на пиру мщения! Ха-ха-ха!
Девушка ничего не ответила. В его дьявольском взгляде она видела, что надежды на пощаду нет и что слова не помогут. Она только сжалась перед ним.
Но даже в этот момент она сохранила присутствие духа. По-прежнему думала, что попытается сесть верхом и ускакать.
Увы! Это казалось невозможным. Он стоял у нее на пути и мог схватить ее, прежде чем она сделает три шага.
И он действительно схватил ее, когда она даже шаг не сделала, даже не распрямилась.
– Идем! – воскликнул он, грубо схватив ее за талию и рывком поднимая. – Иди со мной. Ты достаточно долго была зрительницей. Пора тебе забавлять других.
И, не дожидаясь ответа, потащил ее к водопаду.
Она не сопротивлялась. Не кричала, не плакала. Знала, что это бесполезно.
Но с другой стороны поляны послышался крик, такой громкий, дикий и необычный, что мулат остановился и посмотрел туда, откуда донесся крик.
Из толпы рабов негров вышла женщина, которая могла быть старше всех – не меньше семидесяти лет и с необычным видом, какой бывает у старух на плантации. С впавшими щеками, с белым пушком на висках, с длинными морщинистыми руками под жалкой одеждой, которую грабители разрешили ей оставить на себе, она выглядела как африканская Геката[25], неожиданно воскресшая для такого случая.
Несмотря на свой грозный вид, она требовала не уничтожения, а милосердия.
– Отпусти молодую миссу! – воскликнула она, выбираясь из толпы. – Отпусти ее, Голубой Дик! Не смей тронуть волоса на ее голове. Если сделаешь – ты вор, убийца! Да, если сделаешь это, ты убьешь свою кровь!
– О чем ты говоришь, старая дура! – воскликнул мулат. Было видно, что ее слова его удивили.
– О чем говорит старая дура? То, что сказала. Если повредишь миссе Клер, повредишь собственной сестре!
Мулат дернулся, словно его ударили.
– Моей сестре! – воскликнул он. – Ты спятила, Нэн! Ты выжила из ума!
– Нет, Голубой Дик! Нэн не выжила ума и память не потеряла. Ты сидел у меня на коленях, когда был маленьким мальчиком, не больше опоссума. И мисса Клер тогда была маленькой. Нэн знает, откуда вы взялись. Вы оба дети одного отца – старого масса Блекэддера, и она твоя сестра. Это говорит тебе старая Нэн. Она готова в этом поклясться.
На какое-то время Голубой Дик был ошеломлен этим откровением. Она, та, чью руку он по-прежнему крепко сжимал, тоже была поражена. Для обоих эти слова были новыми и невероятными.
Но в словах старой негритянки чувствовалась правда, тем более в такой момент. И для обоих какие-то смутные образы, извлеченные из неведомого источника, может, из слов, сказанных над колыбелью, подтверждали эти слова.
Как ни отвратительна для девушки была мысль о таких отношениях, она не пыталась ее отвергнуть. Может, это средство спасения ее и брата; и впервые она взглянула на Голубого Дика умоляюще.
И испытала неожиданное разочарование. В его взгляде не было милосердия, и это не был братский взгляд! Напротив, выражение лица мулата, всегда жестокое и зловещее, стало еще более безжалостным. В глазах его сверкнуло демоническое торжество.
– Сестра! – наконец саркастически воскликнул он; слова с шипением проходили сквозь его зубы. – Милая сестра, которая всю жизнь была моей деспотической хозяйкой! Что с того, что мы дети одного отца? У нас разные матери, и я сын своей матери. Дорогой отец научил меня работать на него!
