Томас Майн Рид
Собрание сочинений в 27 томах
Том 24
Сын Альбиона
Глава I
ОСТРОВ МИРА
Эквиднек — «Остров мира»!
О, Коддингтон[1] и вы, заседавшие в Генеральном совете! Что за безумие охватило вас, когда вы заменили благородное название краснокожих аборигенов на ничтожное «Родс»?[2]
Будь проклят ваш вкус и ваше пристрастие к классике! Будь проклято ваше невежество — принять имя старого голландского мореплавателя «Родт» за название этой местности!
В названии, данном Блоком, было по крайней мере соответствие — даже что-то поэтическое. Обогнув мыс Сачуэст, он увидел могучие леса, красные в золотых лучах осеннего солнца. Перед его радостным взором проплывали алые массы древесной листвы и гирлянды багровых вьюнков. Взгляду открывались яркие утесы цвета охры. И в корабельном журнале появилось название «Ред Айленд» — «Красный остров»!
О, достойный Коддингтон, почему ты отверг индейское название? И почему изменил название в честь этого смелого голландца?
Я буду придерживаться старого названия — «Остров мира»; хотя в более поздние времена название меньше соответствовало действительности, чем тогда, когда индейцы вампаноа[3] окунали свои бронзовые тела в воды Наррагансетта и вели легкие каноэ мимо скалистых берегов.
С тех пор, Эквиднек, слишком часто чувствовал ты удары серпа войны. Где теперь твои девственные леса, радовавшие глаза Верранззано,[4] которые помнили пейзажи Тосканы? Где твои грандиозные дубы, вязы и клены? Где зеленые сосны и красные кедры? Твои березы, дававшие кору, твои каштаны, поставлявшие пищу? Твой американский лавр, восстановитель здоровья и жизни?
Исчезло — все исчезло! Сметено факелами и топорами безжалостных солдат-разрушителей.
Несмотря на весь этот грабеж, ты все еще прекрасен, Эквиднек. Ты снова остров мира, обитель любви; каждый дюйм твоей почвы исхожен ногами влюбленных, каждый утес слышал старую-старую историю.
* * *
Ньюпорт в год Господа нашего 18…, в самый разгар сезона.
Номер в самом гостеприимном из американских отелей — «Дом океана», с окнами, выходящими на запад. Третий этаж, с длинным балконом, откуда открывается вид на Атлантический океан, бескрайний и голубой, уходящий за горизонт. Слева мыс Сачуэст; пена, как снежные хлопья, разбивается о скалу Корморан; справа Бивер Тейл, с его маяком; между ними флот рыбачьих лодок, охотящихся на полосатого окуня и таутогу.[5] Вдали видны паруса большого судна с полной оснасткой и длинный столб дыма от парохода; оба корабля идут мимо берега, держа путь из одного большого морского порта в другой.
Прекрасный вид открывается на обширный эстуарий[6] Наррагансетта. И прекрасные глаза часто обращались в эту сторону.
Но не было среди них глаз прекрасней, чем у Джули Гирдвуд, нынешней постоялицы упомянутого номера.
Она не единственная его обитательница. Рядом с ней еще одна молодая леди — Корнелия Инскип, ее кузина. У нее красивые голубые глаза; но рядом с прекрасными темно-карими глазами Джули, в которых словно горит вечный свет, они почти незаметны.
На языке писателя, автора романов, Джули именовалась бы брюнеткой, а Корнелия — блондинкой. Фигуры у них такие же разные, как и цвет волос: Джули высокая, женственная, Корнелия миниатюрная, хрупкая и внешне гораздо более молодая.
Не похожи они и по характеру, и по темпераменту. Темноволосая Джули больше тяготеет к глубоким мыслям и серьезным поступкам, в то время как веселая, проворная Корнелия, судя по ее речи, менее склонна думать о прошлом и еще меньше о будущем. Одетые в легкие утренние платья, в крошечных туфельках на ногах, обе девушки сидят у окна в креслах-качалках. Обе, разглядывая синее море, только что увидели пароход, выходящий из-за далекого мыса Юдифь и направляющийся на северо-восток.
Прекрасное зрелище — это огромное черное чудовище, прокладывающее свой путь по голубым водам, оставляя за собой длинный белый кипящий след.
Корнелия вскочила и подошла к балкону, чтобы лучше разглядеть пароход.
— Интересно, что это за корабль, — сказала она. — Один из больших океанских пароходов? «Кунард»?[7]
— Думаю, нет, Нел. Хотела бы я, чтобы это был такой корабль, а я у него на борту. Слава Богу! Через несколько недель так и будет.
— Что! Тебе уже надоел Ньюпорт? В Европе мы не найдем места лучше. Я уверена в этом.
— Во всяком случае, людей более интересных мы найдем.
— А что ты имеешь против них?
— А что они имеют против нас? Я говорю не о местных жителях. Они хороши по-своему. Я говорю о летних гостях, таких, как мы. Ты спрашиваешь, что они имеют против нас. Странный вопрос!
— Я ничего не заметила.
— А я заметила. Наши отцы были розничными торговцами, и все эти Дж., и Л., и В. смотрят на нас сверху вниз! Ты знаешь, что так оно и есть.
Мисс Инскип не могла отрицать, что тоже нечто такое заметила. Но она была из тех уравновешенных, спокойных людей, которые мало значения придают аристократическим знакомствам и потому невосприимчивы к светскому высокомерию.
Но гордая Джули — совсем другое дело. Высший свет этого «водяного» места если и не отвергал ее полностью, то относился надменно — во всяком случае та его часть, которую она назвала «Дж., и Л., и В.».
— И почему? — продолжала она с возрастающим негодованием. — Если наши отцы были розничными торговцами, то и их деды тоже. В чем разница, хотела бы я знать?
